СЕРВЕЛАТ
Впилась-впиявилась верёвка в шею, натянулась струной, придушила. Померк белый свет в глазах Наполеона.
– Шевелись, шевелись, собачка, – торопил человек в полушубке, тянул изо всех сил за верёвку к лесу, к оврагу, тому самому, из которого выливается на небо Млечный Путь – молочная дорога.
Наполеон пробовал упираться, но верёвка так схватила за горло, что ноги подкосились. Он еле поднялся и, спотыкаясь, поспешил к оврагу, куда тянула верёвка. То рысью, то галопом бежал человек, а то тормозил, как бы делая вид, что он просто с собачкой прогуливается. Страшная палка, окованная полосовой сталью, тяжело лежала на его плече, а на спине подскакивал зелёный сундучок, бренькали в нём блёсны, крючки и коробочки.
Ковылкинский овраг глубоко разрезал землю. Склоны его сплошь заросли глухой бузиной, одичавшей малиной, завалены были истлевшим хворостом, который вяло трещал под ногами.
У бузинных кустов верёвка ослабла. Наполеон ткнулся в бурелом, пытаясь спрятаться.
– Сейчас-сейчас, – сказал полушубок. – Сейчас всё будет в порядке. – Я тебе колбаски дам.
Он резко дёрнул верёвку, поволок недопёска вниз по склону.
На дне оврага чернел в снегу старый колодец. Брёвна, из которых сложен был его сруб, давно сгнили, обросли грибами, похожими на оранжевые копыта.
– Уфуфу! – вздохнул наконец полушубок, захлестнул Наполеонову верёвку за скобу, вколоченную в брёвна. – Ну вот и всё путём. Сейчас будем колбаску есть. Хорошая колбаска, ну прямо сервелат.
Он открыл сундучок и вынул из него газетный свёрток.
– На-ка, – сказал он и бросил Наполеону колесико колбасы с напухшим на нём маслом и крошками хлеба, а сам принялся жевать бутерброд. Белый его нос выглядывал из-под шапки и внимательно шевелился, как бы следя и за Наполеоном, и за поеданием бутерброда.
Недопёсок тяжело дышал. Очень болела шея, нарезанная верёвкой.
Он лёг в снег, закрыл глаза.
– Ешь колбаску. Будь культурным зверьком. Все, кто нас увидит, так и подумают: культурный человек кормит свою собачку. Никто не догадается, что и человек-то я не очень культурный, а собачка – не собачка вовсе, а Наполеон!
Тут засмеялся человек, и действительно некультурно как-то засмеялся. От смеха вылетели из-под носа хлебные крошки.
– То-то бабы в автобусе болтают: Наполеон, мол, сбежал. Редкий зверёк, мех золотой, государственного значения. А он, глядь, Наполеон, – вот он, в овражке сидит. Ху-ху! Сейчас мы поиграем в игру. Ты будешь Наполеон, а я Кутузов. И зовут меня как раз дядя Миша.
Он дожевал бутерброд, поднял с земли палку, окованную полосовой сталью.
– А то жена говорит, – толковал он Наполеону. – «Ну чего ты зря на рыбалку ездишь, только деньги переводишь!» Вот я и привезу ей рыбку на воротник. Скажу: баба, ну что ты всё ругаешься? Вот тебе окунёк. Государственный окунёк. Наполеон Третий! Видишь эту палочку? – спросил дядя Миша. – Это, Наполеоша, рыбацкая пешня', которой лёд колют.
Тут он подпрыгнул и взмахнул рыбацкой пешнёй, Наполеон отскочил в сторону, спрятался за сруб колодца. Дядя Миша опустил пешню.
– Уфуфу! – вздохнул он. – Не могу, Наполеоша. Какой я всё-таки не очень хороший человек. Зверька хочу погубить из-за глупой бабы. Ну зачем ей воротник с такою рожей? Лучше уж воротник продать, а на деньги сервелат покупать…
Дядя Миша поднял пешню над головой.
– Что наша жизнь? – сказал он, подходя к Наполеону. – Сервелат!
