– Звери не прощаются.
– Ещё как прощаются.
– Что это у тебя пельмень такой кривой получился?
– Да это не пельмень, – ответил дошкольник Серпокрылов, придвигая к Вере странную фигурку из теста.
– Наполеон! – ахнула Вера.
– Видишь, он кланяется тебе, прощается…
– Не знаю прямо, что и делать, – говорил в этот же момент директор Некрасов, – то ли пельмени лепить, то ли кулебяку закручивать. Давай, Катюша, заделаем и то и другое.
Сильными белыми директорскими руками он схватил колобок теста и принялся его разминать. В этот вечер директор Некрасов вылепил полторы сотни пельменей, но и в голову ему не пришло, что директор Губернаторов слепил двести.
…Наконец и дошкольник разделался с пельменями, отряхнул руки, примерил мотоциклетную перчатку.
– Значит, я виновата, – сказала Вера.
– Он снова сбежит, – успокаивал её дошкольник. – Не волнуйся. Теперь его не удержишь.
– За ним знаешь как будут смотреть!
– Сбежит, сбежит…
Долго тянулся вечер, задерживал, отодвигал ночь, но вот наконец она нахлынула на землю, погасила все окна, а в небе над одинокой сосною, по дороге, сотканной из мельчайших звёздочек, медленно помчался Орион. Тускло горела красная звезда на его плече, сверкал кинжал, звёздным остриём указывал на водокачку, отмечающую над чёрными лесами звероферму «Мшага».
Песцы давно уж заснули. Только Маркиз и Сто шестнадцатый метались по клеткам, корябали решётки и глядели не отрываясь на свернувшегося в клубок Наполеона.
Долго в эту ночь не спал Наполеон. Он глядел на водокачку и слушал, как что-то бурлит, переливается в её кирпичном брюхе.
Издалека, из деревни Ковылкино, доносился слабый собачий лай.
Далеко за деревней, за горбатыми домами и заборами, лежал Северный полюс – макушка земли, но только Орион видел, как полыхает над ним полярное сияние.
На этом заканчивается повесть о недопёске Наполеоне Третьем. Добавить больше нечего, кроме того, что ровно через месяц недопёсок снова сбежал. На этот раз он нигде не задерживался и наверняка добрался до Северного полюса.