Юрий Коваль. Сказка про серебряного сокола, которую рассказала Натакай

   А вот ещё какое было.
   Жил солдат, служил солдат. Отслужил свой срок – отпустили его на родину. Пошёл солдат на родину. Идёт и думает:
   «Вот иду на родину, а зачем иду? Ведь у меня там родимых нету – ни батюшки, ни матушки, ни братьев, ни сестёр. Всё одно – отпустили на родину, на родину и пойду».
   Идёт путём-дорогою, а навстречу ему нечистый:
   – Стой, служивый. Куда идёшь?
   – На родину.
   – Э, что тебе там делать! Ведь у тебя там родимых нету.
   – Всё одно. Отпустили на родину – на родину и пойду.
   – Постой-постой, – сказал нечистый. – Не спеши. Сослужи-ка мне, служивый, службу.
   Задумался солдат, оглядел нечистого. Не понравился ему нечистый – рожа сладенькая, а грязная, ушки дрожат.
   – Какая, – спрашивает солдат, – служба?
   – У меня три сокола живут, в трёх разных клетях. Покарауль их, пока я за жалованьем слетаю. Вернусь, щедро тебя награжу.
   – Ну что ж, – сказал солдат, – соколов стеречь – служба нехитрая. Согласен.
   Вот отвёл нечистый солдата в свои палаты, а сам за жалованьем полетел.
   Взошёл солдат в первую палату и видит – стоит там на полу медная клеть. А в той клети сокол бьётся. Крылья у него бурые, грудь красная, а глаза так медью сверкают, аж в кровь отдают.
   Яростно глянул на солдата сокол, бросился на решётку.
   – Ну-ну, – сказал солдат, – тихо, тихо, – и пошёл в другую палату.
   А там в серебряной клети сидит белоснежный сокол. Тихо сидит да спокойно. Пригорюнился, видно. Только приоткрыл свои ослепительные серебряные глаза, глянул на солдата и снова их закрыл.
   – Ну-ну, – сказал солдат, – отдыхай, – и пошёл дальше.
   А в третьей палате в золотой клети солнечный сокол сидел. Он и вовсе не поглядел на солдата, оборотился к нему спиной, и как ни старался солдат, а в глаза соколу заглянуть ему не удалось. Совестно отчего-то стало солдату.
   – Так ты, это, не сердись, – сказал солдат солнечному соколу. – Служба такая.
   Вот солдат вышел в сад, видит – берёза. Сел он под берёзу, стал цигарку крутить. И вдруг слышит:
   – Солдатик…
   Огляделся – не видно никого, а снова вдруг слышит:
   – Солдатик, а солдатик!
   – Чего? – говорит солдат, а сам всё головой крутит – и не видно никого.
   – Солдатик, сослужи мне службу.
   – Сослужил бы, – говорит солдат, – да не знаю, кто ты таков. Потому что не вижу.
   – Ты меня видишь, только не поймёшь. Это я с тобой говорю, берёза, под которой ты сидишь.
   – А! Ага! Вон чего! Так это ты, что ли, берёзка, со мною говоришь? Так выходит?
   – Ну да, это я, берёза, с тобою и говорю.
   – Во ведь как бывает! – сказал солдат. – Ну давай, берёза, говори дальше.
   – Вот я и говорю, – сказала берёза. – Ты как служишь-то? За деньги или по душе?
   – Я-то? – сказал солдат. – Я-то, брат берёза, за деньги служу.
   – Жалко… – вздохнула берёза и замолчала.
   Солдат посидел, покурил и говорит:
   – Ты чего, берёза, молчишь-то?
   – Да ведь ты за деньги служишь, – сказала берёза. – А откуда у дерева деньги? Мне-то бы надо по душе сослужить.
   – Неужто у тебя ни копейки нету? – спросил солдат.
   – Нету, солдатик.
   – Да, – сказал солдат, – обидно. Ну ладно, говори свою службу. Сроду я дереву не служил. Попробую.
   – Так ведь ты теперь нечистому служишь. Гляди – деньги потеряешь.
   – Ладно. Помалкивай, – сказал солдат, – не твоё дело. Говори службу. А то разболталась, деньги мои считает. О какой службе просишь?
   – А вот какой. Ты пойди вон в ту деревню, что на горке, и найди там дедушку Николая. А что тебе скажет дедушка – исполни. Понял?
   – Ладно, – сказал солдат, – понял не понял – не твоё дело. Некогда мне с вами, с берёзами, лясы точить. Сиди тут, в земле, и жди, а то болтает с каждым встречным солдатом.
   Вот солдат пошёл в деревню, что на горке. Вдруг видит – навстречу дедушка.
   – Здорово, дед.
   – Здравствуй, солдатик.
   – Не ты ли Николай?
   – Я и есть. А что?
   – Да там берёза одна растёт. Ну такая, белая. Так вот, велела спросить, чего мне делать?
   – А, – сказал дедушка Николай. – Берёз-то на земле много, и сосны есть. А делать тебе я и не знаю что. А ты делай, что сердце прикажет.
   Сказал эдак дедушка-то и пропал с глаз.
   «Вот незадача, – подумал солдат, – что сердце прикажет? А чего оно приказывает? Не пойму. Кажется, попить хочет».
   Напился солдат из ручья, пошёл дальше. А сердце новый приказ командует: перекусить. Достал солдат буханку хлеба с луковицей, исполнил приказ. Так и до-брался до палат нечистого.
   Вошёл в медную палату. И тут же забился в клети кровавый сокол. Бьётся, бушует, рвёт когтями решётку, с яростью глядит на солдата.
   «А ведь жалко красавца, – подумал солдат, – сидит в клети – света белого не видит. Отпущу».
   Раскрыл он клеть – и вырвался сокол на волю. Да только первым делом напал на солдата, щёки ему до крови исцарапал – и вылетел в окно.
   Заплакал солдат, сел на пол.
   «Вот они, – думает, – приказы сердца. Эх, солдатская доля!»
   Поплакал, пошёл на улицу, в сад. Глядит – а на берёзе сокол кровавый сидит, яростно сверкает оком, того гляди, кинется на солдата.
   – Ну ты, потише, – сказал ему солдат. – У меня ружьё картечью заряжено. Вмажу, если надо. – И сел под берёзу.
   – Солдатик, а солдатик, – услышал он голос, – сполнил службу?
   – Сполнил, сполнил, – ответил солдат. – И дедку видел, и всё исполнял, да только вот лицо моё расцарапали.
   – Не беда, – сказала берёза. – Я тебе его соком полью.
   И вот вдруг видит солдат: берёза-то зашевелилась, и там, где развилка была, показалась вдруг голова девичья, а вслед за головою – плечи. И вышла вдруг из берёзы девушка по самую грудь. И закапал с берёзы сок и прямо на солдатские раны. И они тут же заживать стали.
   «Во как! – думает солдат. – Ну и ну!»
   А девушка, которая из берёзы вышла, глядит на солдата ласково:
   – Молодец, солдат.
   – Молодец не молодец, – говорит солдат, – а ты давай, вылезай дальше.
   – Не могу, – девушка говорит.
   – Это почему же ты не можешь?
   – Не знаю.
   – Эх, бабы! – сказал солдат. – То они не знают, то они не могут. Ладно. Пойду второго сокола выпускать. Совсем, серебряный, сгорюнился. Как бы не помер.
   Пришёл солдат в серебряную палату, раскрыл клеть. А сокол серебряный только глазом на него взглянул, а из клети не летит. Взял тогда солдат его на руки, вынес на волю.
   – Давай, давай, – сказал он, – лети. Вот она, воля серебряная.
   Хлопнул сокол крылом, взлетел тяжело и сел на берёзу.
   А девушка-то берёзовая охнула да и вышла из берёзы по пояс.
   – Ну, не ожидал, – сказал солдат, – давай дальше-то.
   – Не могу, – сказала девушка и улыбнулась.
   – Да, – сказал солдат, – придётся, видно, третьего сокола отпускать.
   Пошёл в золотую комнату. А сокол солнечный и не смотрит на него. Раскрыл солдат клетку, схватил сокола за крыло – руку обжёг. Схватил за другое – оледенил его сокол. Никак не схватить сокола, никак из клети не вытащить. Бился-бился солдат, обмотал руки тряпками да и ухватил всё-таки сокола, поволок на улицу.
   Всё лицо солдатское обожгло жаром, да и через тряпки руки ожгло-охолодило.
   А потом уж, когда на улицу вышли, оглянулся всё-таки на солдата сокол, прожёг ему глаза золотым взглядом, тут и ослеп солдат. Пал на землю, а сокол из рук его в небо ушёл.
   Не стал плакать солдат, когда понял, что ослеп. Что толку слепому плакать? Вот лежит солдат на земле и вдруг слышит:
   – Солдатик, а солдатик, ты живой?
   – Живой вроде, – солдат говорит. – А ты-то как? Вышла из берёзы?
   – Вышла.
   – А до конца ли?
   – До конца. Это ведь нечистый меня околдовал. А ты теперь меня спас, из дерева на волю вывел. Эти ведь соколы – мои братья родные.
   – Ничего себе братцы, – солдат говорит, – медный всё лицо мне расцарапал, а солнечный глаза прожёг.
   – Не беда, – девушка говорит, – серебряный тебя спасёт.
   И тут слышит солдат шум крыльев и чувствует – на грудь ему села птица. И вдруг что-то капнуло ему на глаза, и он увидел, что на груди его сидит серебряный сокол и плачет и капают его слёзы в солдатские глаза. И слёзы соколиные проясняют взор.
   Взлетел сокол – поднялся солдат на ноги.
   Глядит – девушка. Берёзовая. Глаза – тёмные, как те черницы на коре берёзовой, а кожа-то не белоснежная, как берёзовая кора, а тёплая и розовая, как дерево, что прячется под корою. А уж рубашка – белокорая.
   На одном плече её – медный сокол сидит, на другом – золотой. А серебряного она к сердцу прижимает.
   Шагнул было к ней солдат – вдруг небо потемнело, гром ударил вдали. И понял солдат – нечистый летит. Схватил ружьё.
   И видят они – крылья кожаные небо чертят, нечистый летит, жалованье в узелке несёт. А за ним туча мчится, хочет нечистого молнией сразить.
   Увернулся нечистый от молнии и как раз солдату на мушку попал.
   Ударил солдат картечью – только перья полетели и жалованье из узелка потряслось. Тут и накрыла их туча, хлынул ливень, да такой, что все зажмурились.
   А когда открыли глаза – не было нигде нечистого и туча пропала.
   И смотрит солдат – стоят рядом с девушкой три паренька, смеются, потому что мокрые все. Один-то – огненно-рыжий, другой-то – русый, солнечный, а третий – весь седой. Молодой такой, а уже седой.
   Долго они смеялись, потому что мокрые были да и расколдованные.
   Посмеялись, взялись за руки и пошли в родную деревню. И солдат, конечно, с ними.
   Стали жить хорошо, под одной крышей.
   Солдат подумал-подумал да и женился на берёзовой девушке.
   – Понравилась она мне, – признавался он братьям.
   А с братьями очень подружился солдат. И особенно полюбил он серебряного. Ласковый потому что тот был, сердечный. Бывало, всё о чём-то грустил.