Юрий Коваль. Сказка о крыльце и завалинке

   А уж это было, когда Лёля перестала стенные часы за нос дёргать.
   Она решила теперь ходить и стоять. Как часы.
   И она всё время ходила и стояла, ходила и стояла. Дойдёт до часов, постоит.
   – Хожу и стою, – говорила она. – Хожу и стою.
   Часы тикали в ответ, помахивали золотым носом, который назывался маятник. Но Лёля забыла про маятник, она теперь думала, что это не только нос, а ещё и такая нога золотая. Этакая нос-нога. Вот часы и ходят этим носом-ногой. А дёргать за нос-ногу нельзя – часы станут. А дёрнуть хочется. Ну ладно, пошли дальше.
   Она пошла дальше, и тут же вокруг неё стало темно. И она опять вернулась к часам. Жалко всё-таки, что нельзя их дёрнуть за нос и за ногу.
   «А вот меня можно», – подумала Лёля и дёрнула сама себя за нос, а потом села на пол и дёрнула за ногу.
   Часы на все эти штучки не обратили никакого внимания.
   И Лёля снова пошла вперёд, в темноту. И увидела в темноте светлую щель, из которой шёл свет. И так получилось, что Лёля сунула в неё свой нос. И конечно, щель могла каждую секунду прищемить ей нос, потому что была дверная. Но не прищемила.
   «Не прищемляет, – подумала Лёля. – Повезло».
   И она толкнула дверь и вышла на крыльцо.
   Свет, зелёный и золотой, ослепил её, а за светом – зелёным и золотым – она увидела луг и одуванчики и очень обрадовалась. Так обрадовалась, как будто раньше их не видала. Но раньше-то её приносили сюда на руках, а теперь она сама дошла. Это важно – дойти самому до того, до чего хочешь.
   Лёля села на крыльцо и стала глядеть на то, до чего дошла сама.
   «Дошла до одуванчиков, – думала она. – Добралась. А трудновато было. Коридор такой тёмный, да ещё эта щель дверная. Зря я совала в неё нос. Больше никогда не буду».
   Так сидела она и так примерно думала и любовалась тем, на что глядела.
   «А на чём это я сижу?» – подумала вдруг она. И перевела взгляд на крыльцо. Уютное это было крыльцо, тесовое, с резными колонками, с навесом, чтоб не капал дождик на того, кто сидит на крыльце.
   Она постучала по резной колонке, и тихо-тихо ответило ей крыльцо.
   – Это крыльцо, – послышался сзади мамин голос.
   «Крыльцо, – думала Лёля. – Крыльцо. Хоть и не крыло, а, наверно, летает. Пускай летит, а я буду на нём сидеть и глядеть на луг и одуванчики».
   Но крыльцо никуда не летело.
   «Ну и ладно, – подумала Лёля. – Зато на нём сидеть хорошо. Буду всегда на нём сидеть».
   Теперь каждый день она подходила к часам, шла потом по коридору и садилась на ступеньку крыльца.
   Она очень полюбила своё крыльцо и называла его – крылечко.
   Рядом с нею часто сиживал котёнок Васька, подходил поросёнок Федя.
   – Почеши-ка мне пузо, – говорил вроде бы поросёнок и тёрся об её ногу.
   И Лёля чесала ему пузо.
   Почему-то, кстати сказать, она сразу поняла, что поросёнок Федя не летает. И дело тут не в крыльях. Крылья можно приделать и к поросёнку. А просто те, кто чешет пузо, летать никак не могут. Или летай, или пузо чеши.
   Так сидела Лёля на крылечке, размышляя о пузе, о поросёнке и о полётах.
   «Конечно, Федя не летает, – думала она. – Но, пожалуй, на нём можно сидеть. Как на крылечке».
   Лёля сошла с крылечка, подошла к поросёнку и только хотела усесться на него – а Федя убежал.
   «Стой, Фёдор!» – хотела сказать Лёля, но сказать не успела и плюхнулась в траву. Она не огорчилась, что поросёнок убежал, – она обрадовалась, что можно на траве сидеть.
   – Иди-ка сюда, Лелесь, – послышался голос.
   Лёля оглянулась и увидела, что неподалёку от неё сидит мама. И сидит она не на крыльце, не на траве и, конечно, не на поросёнке Феде, а на чём-то совсем другом.
   – Иди сюда, иди. Садись рядом со мной на завалинку. Она не летает.
   Но Лёля уже сама поняла, что завалинка не летает, ясное дело – она ведь заваливает, дом снизу заваливает, чтоб ветер под дом не пробрался, а с ветром – мороз и снег.
   Хорошая была завалинка, обшитая серыми досками. И на ней можно было сидеть, и не только сидеть, а даже бегать по завалинке вокруг дома. И Лёля бегала по завалинке, стучала босыми пятками по серым доскам, а потом сидела и глядела на луг и одуванчики.
   «Сидеть можно и на стуле, – думала Лёля. – Сидеть и глядеть в стену. Но разве сравнится стул – с крыльцом и завалинкой, а стена – с лугом и одуванчиками? Да никогда в жизни».
   И тут Лёля поняла, что главное – это не то, что на крыльце можно сидеть, главное, что у неё есть это крыльцо и завалинка, и луг, и одуванчики.
   А сидеть можно на чём угодно.
   Да хоть на стуле, да хоть на поросёнке Феде, если во-время сказать ему:
   – Стой, Фёдор!