ОРЕХЬЕВНА
Издали этот дом мне показался серебряным.
Подошел поближе - и серебро стало старым-старым деревом. Солнце и
ветер, снега и дожди посеребрили деревянные стены, крышу и з
За забором ходила среди кур старушка и покрикивала:
- Цыба-цыба-цыба... Тюка-тюка-тюка...
- Хорошо-то как у вас, - сказал я, остановившись у забора.
- Что тут хорошего, аньдел мой? - сразу отозвалась старушка. - Лес да
комары.
- Дом красивый, серебряный.
- Это когда-то он был красивый, сто лет назад.
- Неужели сто? А вам тогда сколько же?
- И не знаю, аньдел мой, не считаю. Но ста-то, верно, нету. Да ты
заходи, посиди на стульчике, отдохни.
Я вошел в калитку. Мне понравилось, как старушка назвала меня - "аньдел
мой".
Она тем временем вытащила на улицу и точно не стул, а стульчик, усадила
меня, а сама не присела. Она то спускалась в сад, к курам, то подходила к
забору и глядела вдаль, то возвращалась ко мне.
- Посиди, посиди... Цыба-цыба-цыба... Отдохни на стульчике... Отец-то
мой, батюшка Орехий Орехьевич, этот дом сто лет назад построил. Вот тогда
был дом золотой, а уж сейчас - серебряный... А больше нету ничего... комары
да болота.
- Как звали вашего батюшку? - переспросил я.
- Орехий, так и звали - Орехий Орехьевич.
- А как же вас звать?
- А меня - Орехьевна... Ты посиди, посиди на стульчике, не спеши...
Цыба-цыба-цыба... Тюка-тюка-тюка... А так ничего хорошего, аньдел мой, - лес
да комары...
