Иду по по дороге, а навстречу лошадь везёт сено. Рядом женщина шагает, в телогрейке.
У всех-то лошадей
глаза печальные, а у этой смотрю — совсем уж никуда.
— Как зовут, — спрашиваю,— вашу лошадь?
— Мая.
— А чего она грустит? Веселилась бы — весна на дворе.
— Хозяин её мучит. На ночь гриву заплетает.
— Какой хозяин?
— Ихний хозяин, лошадиный.
— Конюх, что ли?
— Конюх — это я,— ответила женщина.— Сама с нею мучаюсь. А хозяин, который ночью приходит. Придёт и мучит — гриву заплетает. Я уж утром встану пораньше, расплету ей гриву, чтоб полегчало.
— Не пойму, что за хозяин. Ваш муж, что ли?
— Да мой-то хозяин, Генка, кого хошь замучает, но Маю не трогает. Сам из-за неё да из-за меня мучается.
Лошадь Мая слушала наш разговор и печально покачивала головой, как бы поясняя: да, брат, мучают меня, гриву заплетают мохнатой рукой.
— У тебя вон ружьё, дяденька. Пришёл бы попугал хозяина.
— Что вы,— говорю,— бог с вами. Я хозяев сроду не пугал.
Я пошёл дальше и думал про себя: «Да что же это за хозяин? Домовой, что ли? Сараешник?». А ведь, пожалуй, я и сам один раз видел такого хозяина. Я ночевал тогда в сарае, на сеновале.
Вдруг под утро всполошились куры, замычала тревожно корова. Я спрыгнул на землю, и тут под ногами у меня и прошмыгнул тот, кого зовут «хозяин». Я точно помню его круглые ушки, маленькое злое лицо и белую грудь.
Вспомнил я наконец и имя хозяина. Действительно, какое-то хозяйское, домашнее и тревожное имя — ласка.