В июле, в самый зной, в полуденную пору, Сыпучими песками, в гору, С поклажей и с семьёй дворян, Четвёркою рыдван[73] Тащился. Кони измучились, и кучер как ни бился, Пришло хоть стать. Слезает с козел он. И, лошадей мучитель, С лакеем в два кнута тиранит с двух сторон: А легче нет. Ползут из колымаги вон Боярин, барыня, их девка, сын, учитель. Но, знать, рыдван был плотно нагружён, Что лошади, хотя его тронули, Но в гору по песку едва-едва тянули. Случись тут Мухе быть. Как горю не помочь? Вступилась: ну жужжать во всю мушину мочь; Вокруг повозки суетится: То над носом юлит у коренной, То лоб укусит пристяжной, То вместо кучера на козлы вдруг садится Или, оставя лошадей, И вдоль и поперёк шныряет меж людей; Ну, словно откупщик на ярмарке, хлопочет И только плачется на то, Что ей ни в чём никто Никак помочь не хочет. Гуторя слуги вздор, плетутся вслед шажком; Учитель с барыней шушукают тишком; Сам барин, позабыв, как он к порядку нужен, Ушёл с служанкой в бор искать грибов на ужин; И Муха всем жужжит, что только лишь она О всём заботится одна. Меж тем лошадушки, шаг за шаг, понемногу Втащилися на ровную дорогу. «Ну, – Муха говорит, – теперя слава богу! Садитесь по местам, и добрый всем вам путь; А мне уж дайте отдохнуть: Меня насилу крылья носят».
Куда людей на свете много есть, Которые везде хотят себя приплесть И любят хлопотать, где их совсем не просят. [74]
