У Барыни, старушки кропотливой, Неугомонной и брюзгливой, Две были девушки, Служанки, коих часть Была с утра и до глубокой ночи, Рук не покладывая, прясть. Не стало бедным девкам мочи: Им будни, праздник – всё равно; Нет угомона на старуху: Днём перевесть она не даст за пряжей духу; Зарёй, где спят ещё, а уж у них давно Пошло плясать веретено. Быть может, иногда б старуха опоздала, Да в доме том проклятый был петух: Лишь он вспоет – старуха встала, Накинет на себя шубейку и треух, У печки огонёк вздувает, Бредёт, ворча, к прядильщицам в покой, Расталкивает их костлявою рукой, А заупрямятся – клюкой И сладкий на заре их сон перерывает. Что будешь делать с ней? Бедняжки морщатся, зевают, жмутся И с тёплою постелею своей, Хотя не хочется, а расстаются; Назавтрее опять, лишь прокричит петух, У девушек с хозяйкой сказка та же: Их будят и морят на пряже. Добро же ты, нечистый дух! — Сквозь зубы пряхи те на петуха ворчали. — Без песен бы твоих мы, верно, боле спали; Уж над тобою быть греху! И, выбравши случа?й, без сожаленья, Свернули девушки головку петуху. Но что ж? Они себе тем ждали облегченья; Ан в деле вышел оборот Совсем не тот: То правда, что петух уж боле не поёт — Злодея их не стало; Да Барыня, боясь, чтоб время не пропало, Чуть лягут, не даёт почти свести им глаз И рано так будить их стала всякий раз, Как рано петухи и сроду не певали. Тут поздно девушки узнали, Что из огня они да в полымя попали.
Так, выбраться желая из хлопот, Нередко человек имеет участь ту же: Одни лишь только с рук сживёт, Глядишь – другие нажил хуже! [95]
