Гайда Лагздынь. Тушканчик

   — Пап, а ты чего спишь? — спросил Алешка, поворачиваясь на другой бок. — Комбайн сломался?
   — Не сломался. Кабы сломался, не спал.
   — Пап, а солнца опять нет? Дождь будет? А как же лен? Теребить пора.
   — Какое солнце? — удивился отец, не открывая глаз. — Ночь на дворе. Вот тушканчик... неугомонный...! Спи... говорят..
   — А... — протянул, засыпая, Алеша.
   Но солнце Алеша увидел. Оно вставало из-за бугра, показывая свою раскаленную макушку.
   Солнце поднималось все выше. Вот оно покатилось в весело искрящейся речке, опустило в прохладную а прозрачную воду длинные горячие лучи, умылось. Потом с веревки, что натянута у крыльца, взяло полотенце и вытерлось основательно, как это делает папа. Два красных вышитых петуха выпорхнули с белого полотнища и уселись на жердочке.
   «Ку-ка-ре-ку! — пропел большой красный петух и спросил у другого: — А ты чего не поешь?»
   «Сейчас, — ответил другой вышитый красный петух, — вот только гребешок отряхну, а то помяли. — И пропел звонко и радостно: — Ку-ка-реку-у-у-у!»
   Солнце тем временем шагало по полю, по срезанными коротеньким соломинкам, влезало на высокие желтые скирды, прыгало оранжевым мячиком.
   Голубая росинка скатилась с листа березы и засветилась. Большая глазастая лягушка широко открыла рот и проглотила сверкающую каплю.
   «Ква, — сказала зеленая, — до чего вкусна! А что это Алешка до сих пор спит? Обещал Сенечке на пруд идти, карасей ловить, а сам?»
   «Алеша! — крикнул большой красный петух, вспорхнув на раскрытую дверь сеновала. — Вставать пора!»
   Высушенная травинка щекотала Алешу за ухом и фыркала, как колхозный жеребчик Буян.
   — Уже? — спросил Алеша, открывая глаза. На сеновале было темно. Пахло травами. Где-то в углу скреблась мышь.
   — Спи, — недовольно проворчал отец. — Луна еще в небе гуляет. Разбужу, не проспишь своих карасей. Ну и неугомонный, право, тушканчик!