Зная, что полиция тщательно разыскивает его следы, письма свои к жене Арсеньев передавал только через верных людей. В этих редких длинных посланиях он подробно расспрашивал о детях, о ней, Марине, рассказывал о своей жизни, о встречах с новыми и старыми товарищами. Читая эти письма, Марина радовалась, что муж по-прежнему полон энергии и в среде новых товарищей не чувствует себя одиноким. Последнее письмо пришло весной. В теплых, грустных строчках его чувствовалась глубокая душевная тоска по семье. Марина так часто читала и перечитывала это письмо, что помнила наизусть каждое слово, она никогда не решилась бы уничтожить его, если бы не Катя... "...Дети растут и забывают отца, - горько жаловался жене Арсеньев. - А мне так часто видятся они все трое... И кажется, что я снова на элеваторе, что вот сейчас я приду домой..."
Марина закрывает глаза, и ей представляется элеватор, где её муж служит инспектором. Большой казенный дом... Засыпанный зерном двор... Высокое крыльцо... Марина слышит знакомые шаги... В передней хлопает дверь, и Саша в пыльной кожаной тужурке заглядывает в комнату.
"А где мои три чижика?" - громко спрашивает он, сбрасывая тужурку и шумно плескаясь у рукомойника.
Алина бросается в детскую, выводит из уголка тихенькую Мышку, тащит упирающуюся Динку:
"Вот они, папа!"
"А где тот чижик, который называется Орало-мучеником?" - шутит отец.
Динка тогда была еще совсем маленькая и только училась ходить. Падая, она поднимала такой рев, что сбегался весь дом. Отец называл ее Орало-мучеником.
"...Я не могу простить себе, что сердился на Динку. Помнишь, как она являлась ко мне в кабинет?.." - пишет в этом письме Арсеньев.
Марине снова представляется элеватор... Она видит большую холодную гостиную и в конце ее дверь в кабинет... Динку интересовал отцовский кабинет... Добравшись до закрытой двери, она начинала стучать в нее обоими кулачками. Отец не мог ее увести и беспомощно кричал:
"Марочка! Мара! Возьми ее!"
Марина прибегала из кухни или из детской. Большой, широкоплечий мужчина с сердитым и расстроенным лицом стоял перед ребенком, не умея с ним справиться.
"Она опять пришла. Я же занят", - серьезно объяснял он.
"Ну-ну!" - кричала на него Динка, порываясь в кабинет. И лицо у нее было такое же сердитое, как у отца.
"Ну, подумай! Не хочет уходить! Я ее просил, просил!.."
"Конечно, Саша был очень занят, - серьезно думает Марина. - Ведь тогда уже шел девятьсот четвертый год... В доме печатались прокламации, секретные брошюры... Нужно было помочь Косте в типографии, распределить и разослать хранившуюся в доме нелегальную литературу... А вечерами Саша выступал на рабочих собраниях... И в кабинете у него постоянно собирались рабочие... Конечно, Динка мешала... Но иногда он сам звал ее..." Марина вспоминает, как, заслышав маленькие шажки, отец открывал дверь. Динка останавливалась на пороге и, склонив голову набок, спрашивала:
"Папа?"
Отец присаживался на корточки, гладил стриженую головенку.
"Я, папа, папа..." - Динка прятала за спину руки и важно удалялась.
"Опять приходила?" - удивлялась Марина.
"Ничего. Она ненадолго. Больше для проверки", - смеялся отец.
Короткая летняя ночь идет к концу. В комнате уже почти светло. Марина с упреком смотрит на спящую сестру. Зачем Катя сожгла это письмо? Конечно, когда-нибудь его все равно надо было сжечь, Марина сама обещала сделать это при первой тревоге.
