"А меня?" - с испугом спрашивала Динка: она боялась, что вдруг ее забыли в этом страшном доме.
"Тебя тоже кто-то нес... Кажется, Лина... Мы потом сели в какие-то сани, а Алина все боялась за папу, потому что кругом наехали казаки и полиция..."
"А папа уехал с нами?"
"Конечно. И Никич... Такие большие сани, знаешь... Дядя Лека сам правил, как кучер. Лошади как дернули сразу... А нас накрыли тулупом, и мы куда-то все мчались, мчались...
А потом у Алины стала болеть голова, и доктор сказал, что ей нельзя плакать. Понимаешь?"
Динка плохо понимала, от слез у нее никогда не болела голова, поэтому из рассказа Мышки она вынесла единственное убеждение, что старшая сестра неженка и что лучше с ней не связываться, потому что можно нажить себе большие неприятности.
Но сейчас она украдкой взглядывает в большие растревоженные глаза сестры; она в первый раз так внимательно всматривается в эти глаза.
- Пойдем за мамой, Динка! - испуганным голоском предлагает Мышка.
Но Динке не хочется бежать, какое-то новое чувство побеждает в ней страх. Она нерешительно сползает со стула и подходит к старшей сестре.
- Алина... - робко говорит она, протискиваясь между стульями и кладя свою лохматую голову на край стола. - Алиночка, ты моя... родненькая...
Алина порывисто прижимается губами к ее щеке и взволнованно шепчет:
- Мы не сиротки... у нас есть папа... Он вернется.
Мышка тянется к обеим сестрам, ей тоже хочется обнять Алину.
Но Алина уже справилась со своим волнением и замечает непорядок:
- Сядьте... Сядьте за стол, дети. Вон идет мама. Мама и свежеумытая Катя, смеясь, входят в комнату. Глядя на их веселые лица, Алина начинает улыбаться. Динка и
Мышка поспешно усаживаются на свои стулья.
- Ну, давайте наконец обедать! Суп уже чуть тёплый, - озабоченно говорит мать, поднимая крышку супницы. - А где же дедушка Никич? - спрашивает она. Разве он еще не приехал?
- Нет, приехал, - быстро говорит Динка. - Он еще вчера вечером приехал!
Марина удивленно смотрит на сестру.
- Наливай суп детям, - не отвечая на ее взгляд, торопит Катя.
Марина разливает суп и, положив ложку, подходит к перилам террасы.
- Лина! - кричит она. - Позови Сергея Никитича!
- Чего? - откликается Лина и, шлепая босыми ногами по ступенькам, поднимается на террасу.
- Лина, позови же Сергея Никитича? - нетерпеливо повторяет мама.
Катя делает Лине таинственные знаки.
- Да как ты его позовешь, ежели он как Адам, прости господи, - глядя на Катю и не понимая ее знаков, тихонько ворчит Лина.
- Почему как Адам? Где он? - тревожится Марина. Катя с досадой смотрит на Лину:
- Я же просила тебя, Лина! Ну, сказала б, что спит... Дети сидят молча, наклонив головы над тарелками. Они уже с утра знают, что дедушка Никич снова запил, продал свое платье, которое недавно купила ему мама, и лежит в своей палатке, "как Адам", по выражению Лины.
Дедушка Никич - большой приятель Динки. За столом они сидят рядом и делят пополам хлеб. Динка выгребает из ломтя мякиш и дает его дедушке, а себе берет корки. Мясо для дедушки Никича выбирает мама и всегда спрашивает:
"Мягкое?"
"Хорошо", - сильно упирая на букву "о" и растягивая слова, отвечает Никич.
Марина очень любит и ценит дедушку Никича. Когда с ним случается "запойный грех", как говорит Лина, Марина никому не позволяет упрекать старика. Особенно часто ей приходится сдерживать Катю.
