Но Катя не верит. Она считает сестру безнадежной фантазеркой.
"Ну предположим, - говорит она. - Но в этом "отчаянии" Динка порвала книгу. Так, может, все-таки надо наказать ее?"
"Да она сама себя накажет. Я объясню ей, что она не умеет слушать, кричит, рвет книги - значит, ее нельзя пускать на чтения. Вот и все! Она прекрасно поймет..."
"Значит, она на твоих чтениях больше не будет?" - настойчиво переспросила Катя.
"Пока не будет". "Как это "пока"?"
"Ну, пока не научится владеть собой", - спокойно пояснила старшая сестра.
"Ну, посмотрим! В общем, я думаю, это ненадолго, она найдет какой-нибудь выход..." - насмешливо улыбнулась Катя.
На другой день Марина объяснила Динке, почему она не должна больше приходить на чтения. Беседа была тихая, спокойная; растрепанная книга лежала тут же, и Динка помогала матери собирать и подклеивать страницы.
"А теперь иди, - сказала ей мать, когда страницы были подобраны. - Мы будем читать".
Динка ушла, но потом вернулась и стала около двери. Она не рвалась в комнату, не просила, не плакала. Но с тех пор как только Алина и Мышка усаживались около матери, Динка усаживалась за дверью и, приоткрыв щелочку, жадно ловила мамин голос.
Когда в комнате раздавался смех, она тоже тихонько смеялась, а когда Мышка начинала шмыгать носом, девочка отходила подальше. Потом снова возвращалась и, приоткрыв щелку, испытующе смотрела на лица. Иногда, забывшись, она просовывала в дверь свою лохматую голову и, стоя в таком неудобном положении, слушала.
"Мама, она мешает!" - недовольно говорила Алина. "Пустим ее", - просила Мышка. "Рано еще", - вздыхала мать.
Один раз мать читала очень грустную повесть о мальчике, которого отдали из приюта в деревню к очень злой женщине. Динка сидела на порожке и слушала. Она сидела тихо, размазывая на щеках слезы, и только в самых грустных местах повести молча ударяла себя кулачком в грудь.
"Пустим ее..." - как всегда, попросила Мышка.
"Попробуем... Диночка, ты уже научилась хорошо слушать?" - опросила мама.
"Научилась, - серьезно ответила Динка. - Но только мне лучше сидеть на порожке, потому что я иногда ухожу за дверь и что-нибудь меняю". "Как это?" удивилась мать.
"Ну, просто я сама все меняю... Плохие у меня сразу умирают, а хорошие ходят гулять и все самое вкусное едят, и я там с ними... мед-пиво пью, по усам течет", - задумчиво сказала Динка.
"Но ведь ты плакала сейчас, - напомнила мать. Она была совершенно озадачена тем "выходом", который нашла для себя Динка. - Почему же ты плакала?"
Динка вздохнула:
"Я не успела переменить, он уже умер".
Видимо, придуманные ею самой "хорошие концы" все же не удовлетворяли ее, она предпочитала, чтобы это сделал сам автор книги, и, если бывало, что все кончалось хорошо, она хватала у матери книжку и, прыгая с ней по комнате, кричала:
"Мед-пиво пьем! Мед-пиво пьем!"
С тех пор как только Динка во время чтения, поднималась и уходила за дверь, Мышка тихо говорила:
"Пошла уже... варить мед-пиво..."
* * *
Солнце золотило склоненную голову Динки. Вокруг нее на полу в беспорядке валялись книги.
"Пещера Лихтвейса... Пещера Лихтвейса..." - тихо повторяла про себя Динка. Ей очень хотелось принести Леньке эту книгу. Но "пещера" не попадалась. Взамен нее внимание девочки приковывали другие книги, с интересными названиями.
Но кто знает, какие это книги? Например, "Гуттаперчевый мальчик"?..
