Валентина Осеева "Динка". Страница 164
Динка набрала в рот чаю и вдруг, прыснув от смеха, обдала его горячими брызгами.
- Не плюйся! - сказал Ленька, подхватывая с ее колен подпрыгнувшую миску и утирая рукавом лицо. - Чего ты?
- Ой, Ленька, я так испугалась вчера, когда ты выскакнул на площадку! заливаясь смехом, сказала Динка. - Я думала, тебя что-нибудь укусило!
- Вот глупая! Чего меня там укусит?! - засмеялся и Ленька.
- А потом Анюта говорит про тебя: "Это небось нищий..." - уже успокаиваясь, рассказывает Динка.
- Ну и дура твоя Анюта! Я в пинжаке был. Разве нищие в пинжаках бывают! обиделся Ленька, вставая и охорашиваясь. - Это ведь одёжа, а не рвань какая-нибудь!
Динка, наморщив лоб, смотрит на утонувшего в пиджаке Леньку, на широкие борта и спускающиеся к локтям плечи.
- Хороший спинжак, конечно... но только он совсем вырос из тебя, Лень...
- Не он вырос, а я до него не дорос, потому не на грудного ребенка сшит, а на Степана. Тут и удивляться нечему! - поясняет Ленька, и снова на его лице появляется озабоченное выражение. - Завтра в город поеду... Надо Степана предупредить. Он тоже мне про одного сыщика рассказывал, - тихо говорит он, усаживаясь рядом с Динкой.
- Как - предупредить? - пугается вдруг девочка. - Ты хочешь выдать Костину тайну? Ведь Костя сам сказал Алине, чтобы никому-никому...
- Ну что ж, что сказал? А может, это тот самый сыщик, так и Степана остеречь надо!
- Нет! Ты не имеешь права! Ты и меня выдавальщицей сделаешь! Ведь я только тебе сказала! - сильно волнуется Динка. - Я тебе поверила!
- Да погоди ты... Ведь, может, это тот самый сыщик, пробует объяснить ей Ленька.
Но Динка, красная и сердитая, негодующе прерывает его:
- Какой тот самый? Это Костин сыщик! А у Степана свой! И раз Костя не велел, так надо молчать! И ты не смеешь выдавать тайну!
- Тихо ты... Кричишь, будто тебе хвост прищемили! - раздражается Ленька.
- Хвост прищемили? - Динка в волнении вытаскивает изо рта обсосанный кусок сахару и протягивает его Леньке: - На тебе твой сахар!
Ленька машинально кладет сахар на ладонь.
- При чем это?
- И миску бери, - говорит Динка.
Ленька, вопросительно глядя на нее, берет и миску.
- Чтобы мне за мою тайну еще и хвост прищемили! - обиженно заключает Динка.
- Какой хвост? - совсем теряется Ленька.
- Не знаю уж какой... Только я с тобой не вожусь больше... Если ты все тайны выдаешь да еще за каждое слово придираешься... Не надо! - решительно встает Динка.
- Да подожди... Ты же мне рта раскрыть не даешь.
- Это ты мне ничего не даешь! Сахар отнял, миску отнял... К каждому слову придираешься! - вспыхнув, говорит Динка.
- Да когда я что отнимал у тебя? Вон он, сахар. Сама положила... И миску отдала... Я только про сыщика хотел сказать... Степан ведь тоже политический...
- Все равно не надо. Костя сам знает, кому сказать... Знаешь, как Никич говорит про тайны? - Динка пошевелила пальцем и наморщила лоб. - Никич говорит: знает один - знает один, знают два - знают двадцать два. Вот нас два, а ты как начнешь всем рассказывать, так будет двадцать два...
Ленька безнадежно машет рукой.
- Ладно, не скажу. Только у каждого человека свое соображение... - не желая больше спорить, тихо проворчал он. Динка успокоилась и, взяв обратно свой сахар, сказала:
- Оближи ладонь - она у тебя вся сладкая. Ленька облизал ладонь, но лицо его оставалось хмурым и озабоченным.
- Не плюйся! - сказал Ленька, подхватывая с ее колен подпрыгнувшую миску и утирая рукавом лицо. - Чего ты?
- Ой, Ленька, я так испугалась вчера, когда ты выскакнул на площадку! заливаясь смехом, сказала Динка. - Я думала, тебя что-нибудь укусило!
- Вот глупая! Чего меня там укусит?! - засмеялся и Ленька.
- А потом Анюта говорит про тебя: "Это небось нищий..." - уже успокаиваясь, рассказывает Динка.
- Ну и дура твоя Анюта! Я в пинжаке был. Разве нищие в пинжаках бывают! обиделся Ленька, вставая и охорашиваясь. - Это ведь одёжа, а не рвань какая-нибудь!
Динка, наморщив лоб, смотрит на утонувшего в пиджаке Леньку, на широкие борта и спускающиеся к локтям плечи.
- Хороший спинжак, конечно... но только он совсем вырос из тебя, Лень...
- Не он вырос, а я до него не дорос, потому не на грудного ребенка сшит, а на Степана. Тут и удивляться нечему! - поясняет Ленька, и снова на его лице появляется озабоченное выражение. - Завтра в город поеду... Надо Степана предупредить. Он тоже мне про одного сыщика рассказывал, - тихо говорит он, усаживаясь рядом с Динкой.
- Как - предупредить? - пугается вдруг девочка. - Ты хочешь выдать Костину тайну? Ведь Костя сам сказал Алине, чтобы никому-никому...
- Ну что ж, что сказал? А может, это тот самый сыщик, так и Степана остеречь надо!
- Нет! Ты не имеешь права! Ты и меня выдавальщицей сделаешь! Ведь я только тебе сказала! - сильно волнуется Динка. - Я тебе поверила!
- Да погоди ты... Ведь, может, это тот самый сыщик, пробует объяснить ей Ленька.
Но Динка, красная и сердитая, негодующе прерывает его:
- Какой тот самый? Это Костин сыщик! А у Степана свой! И раз Костя не велел, так надо молчать! И ты не смеешь выдавать тайну!
- Тихо ты... Кричишь, будто тебе хвост прищемили! - раздражается Ленька.
- Хвост прищемили? - Динка в волнении вытаскивает изо рта обсосанный кусок сахару и протягивает его Леньке: - На тебе твой сахар!
Ленька машинально кладет сахар на ладонь.
- При чем это?
- И миску бери, - говорит Динка.
Ленька, вопросительно глядя на нее, берет и миску.
- Чтобы мне за мою тайну еще и хвост прищемили! - обиженно заключает Динка.
- Какой хвост? - совсем теряется Ленька.
- Не знаю уж какой... Только я с тобой не вожусь больше... Если ты все тайны выдаешь да еще за каждое слово придираешься... Не надо! - решительно встает Динка.
- Да подожди... Ты же мне рта раскрыть не даешь.
- Это ты мне ничего не даешь! Сахар отнял, миску отнял... К каждому слову придираешься! - вспыхнув, говорит Динка.
- Да когда я что отнимал у тебя? Вон он, сахар. Сама положила... И миску отдала... Я только про сыщика хотел сказать... Степан ведь тоже политический...
- Все равно не надо. Костя сам знает, кому сказать... Знаешь, как Никич говорит про тайны? - Динка пошевелила пальцем и наморщила лоб. - Никич говорит: знает один - знает один, знают два - знают двадцать два. Вот нас два, а ты как начнешь всем рассказывать, так будет двадцать два...
Ленька безнадежно машет рукой.
- Ладно, не скажу. Только у каждого человека свое соображение... - не желая больше спорить, тихо проворчал он. Динка успокоилась и, взяв обратно свой сахар, сказала:
- Оближи ладонь - она у тебя вся сладкая. Ленька облизал ладонь, но лицо его оставалось хмурым и озабоченным.