- Мы уезжаем завтра, мои дорогие! Мне очень жаль расставаться с вами. Я очень благодарна Константину Федоровичу за Гогу! Он столько возился с ним последнее время... - приятно улыбаясь, сказала Полина Владиславовна и при общем молчании обратилась к сыну: - Гога, ты хотел, кажется, предложить Константину Федоровичу ключ от флигеля...
Гога вскочил:
- Константин Федорович! Мы с мамой просим вас чувствовать себя полным хозяином флигеля до самого конца лета! Торжественно передаю вам ключ!
Все сразу ожили, зашевелились. Костя трогательно поблагодарил за гостеприимство.
- "В вашем доме, как сны золотые..." - дурачась, пропел Олег.
Марина и Катя с искренним чувством обняли Полину Владиславовну.
Гога подошел к Мышке и, стоя за ее стулом, сказал:
- В память нашей дружбы я оставлю тебе полное собрание сочинений Толстого.
Мышка вспыхнула от радости, застеснялась.
- А я что?.. - робко пролепетала она. - Я тебе Пушкина...
- Не надо... У меня есть! - великодушно ответил Гога. Провожали Крачковских шумно и весело, но после их ухода все вздохнули свободнее. За столом стало как-то уютнее и проще. Никто уже не острил, не хохотал, всем хотелось посидеть одним, своей семьей, и разговор перешел в тихую беседу. Обсуждались всякие мелочи будущей жизни Малайки и Лины.
- Помещение хозяин дал Малайке хорошее, но мебели там нет. Один стол и стул да поломанная кровать... - сказала Катя.
Марина задумалась:
- Тогда надо хоть из кухни перевезти им Линину кровать и стол.
- Вот уж нет! - сразу заволновалась Лина. - Не порушайте моего ничего. Я свою кровать старенькой одеялкой покрыла и подушку оставляю. Как было, так пусть и будет. И кажное воскресенье приезжать стану. Не порушайте моего ничего!
- Конечно, конечно! Пусть все так и останется! - заторопилась успокоить ее Катя. - Можно взять что-нибудь с городской квартиры...
Дети, сидя между взрослыми, впитывали в себя все впечатления праздника и, притихнув, машинально запихивали в рот сладости. Лина и Малайка должны были уехать вечером. Боясь грустного прощания, Катя заставила Мышку лечь спать. Усталая Мышка не противилась. Она поцеловала Лину и, моргая сонными глазками, спросила:
- Ты никуда не уедешь, Лина?
- Уеду и приеду, - ответила Лина и, прижав к себе девочку, добавила: Была вашей Лина, вашей и останется!
Мышка ушла, а Динка воспротивилась. Лина тоже не захотела отпустить свою любимицу. Они сидели рядом, и Лина, отламывая кусочки сладкого пирога, клала их девочке в рот. Динке хотелось стать совсем маленькой и, прижавшись к Лининой груди, заснуть у нее на коленях. Она закрыла глаза, прислонилась к Лининому плечу... Лина, разговаривая с Катей, перешла на шепот, взяла Динку на колени и тихонько закачала, баюкая ее, как ребенка... Всем вспомнился элеватор, когда, бывало, Лина, усевшись за стол, клала маленькую Динку к себе на колени и, лежачую, кормила ее кашей.
"Лина, ты все даешь и даешь ей... Может, она больше не хочет?" беспокоилась Марина.
"Это твои старшенькие не хочут, а моя все хочет! - спокойно отвечала Лина, дуя на ложку. - Она как наестся, так сразу знак подаст: стукнет ножкой об стол аль по ложке ручкой вдарит".
"Вот воспитание!" - хохотал тогда Олег.
Но сейчас, глядя на Лину, укачивающую на своих коленях восьмилетнюю Динку, никто не смеялся.
