- Хи-хи! - захихикала Мышка. - Собака на третье! А если она не ест киселя?
- Так я полью ей молоком - и она съест!
- Ну хорошо... А сейчас же у тебя еще нет собак, так давай мыть сами! засучивая рукава, сказала Мышка.
Но Динка уселась на кровать и, сложив на коленях руки, сморщилась:
- Ну как их мыть? Там все стенки жирные. Разве налить воды и повертеть внутри веником?
- Как? - не поняла Мышка.
- Я говорю: повертеть внутри веник... - вздохнула Динка, безразлично оглядывая стены.
- Хи-хи-хи! - захихикала опять Мышка, припадая к Лининой подушке. Хи-хи-хи!
- Ну, что тут за веселье у вас? - останавливаясь на пороге, спросила Mарина. - Ушли и пропали. Мы с Катей уже начали беспокоиться... Неужели так трудно вымыть тарелки?
- Тарелки мы вымыли, а кастрюли, мамочка, мы сейчас... - заторопилась Мышка.
Марина заглянула в кастрюли, налила в них воды и накрыла крышками.
- Кастрюли надо чистить. Лина делала это каждый день. Но придется то, что нужно было сделать сегодня, оставить на завтра, - улыбнулась она и потушила лампу. - Идемте спать, уже поздно.
Девочки быстро разделись и улеглись. Мышка еще несколько раз принималась тоненько хихикать под одеялом, но Динка была уже занята другими мыслями. Она думала о том, что завтра Ленька опять поедет со своими бубликами и что напрасно она послушалась и так скоро отцепилась от него, согласившись остаться дома.
Нужно было ехать вместе... По крайней мере, если бы кто-нибудь стал Леньку арестовывать, то она бы вцепилась обеими руками в главного полицейского, а Ленька убежал бы. А потом она бы сказала: "Ведите меня прямо к царю", - а они подумали бы, что она дурочка, и отпустили бы ее. А потом она собрала бы вокруг народ и стала бы плакать и кричать, что царь сажает в тюрьму маленьких девочек и даже без всяких улик... Тогда парод стал бы тоже кричать: "Долой царя! Долой царя!" Н тут началась бы такая сильная революция, что царь просто бегал бы по всему дворцу и не знал бы, куда деваться. А тут приехал бы папа...
Динка представила себе веселые, смеющиеся глаза молодого железнодорожника на карточке Никича и с улыбкой закрыла глаза... Молодой смеющийся железнодорожный папа доснился ей уже во сне.
Глава сорок восьмая
ДИНКА ХОЗЯЙНИЧАЕТ
Динка проснулась рано и вспомнила все свои домашние дела: вспомнила упреки Алины и недовольный голос мамы, когда она, Динка, Опоздала к обеду. Вспомнила также, с каким усердием они с Ленькой делали бублики, и ей стало обидно:
"Упрекают... Как будто я зря пробегала... Сами политические, а политическую ругают..."
После навертывания ниток на бублики и посвящения в Ленькину тайну Динка считала себя почти такой же политической, как Ленька, но Леньке все-таки отдавалось первенство в этом деле, так как, по представлению Динки, за ним, как за Степаном, охотилась полиция во главе с длинным, как жердь, белоглазым сыщиком...
Динка, оборвав свои мысли, вскочила, посмотрела на часы; было так рано, что даже мама еще спала. Динка вышла на террасу, сняла с гвоздика ключ и медленно пошла к кухне.
"Перемою эти чертовские кастрюли, пока все спят", - подумала она.
Войдя в кухню, она дружески кивнула головой Чернышевскому. Этот симпатичный человек являлся теперь единственным живым существом, поселившимся в покинутой Лининой кухне, и, когда один раз мама сказала, что его надо оттуда взять, Динка сильно запротестовала:
"Не надо, мамочка! Лина просила ничего не трогать. Пускай он будет!"
