Но так как обе девочки молчали, то родитель Мухи, подобострастно кланяясь, попросил разрешения "пугнуть" дочку.
- Она меня знает, - сказал он с тяжелым кивком в сторону дочери - Я все силы кладу на ее, не жалею денег на одежу, на книжки, и сласти ей покупаю, когда заслужит, но за баловство, я извиняюсь за выражение, шкуру сдеру! Так что, Нюрка, говори начистоту - ты или не ты барышням платья сколола?
Динка с ужасом смотрела на волосатые руки, с застывшим сердцем слушала незнакомые грубые слова. Но когда рядом, забившись в истерическом плаче, Муха тоненько закричала, словно моля о помощи: "Это не я! Не я! Папа, это не я! ." - сердце Динки перевернулось. Между взрослыми тоже прошел какой-то короткий разговор, и Динке показалось, что о чем-то говорила мама... Багрового от гнева родителя посадили на место, и вслед за ним выступила классная дама:
- Нюра, мы попросим твоего папу, чтобы он не наказывал тебя слишком строго, а потому, если это сделала ты...
Но Муха замахала ручками и в отчаянье шарахнулась к Динке:
- Это не я! Не я! Я не скалывала! Это не я!..
- Это я! - неожиданно громко сказала Динка, выступая вперед и пряча за своей спиной Муху. - Это сделала я! Нюра тут ни при чем! - добавила она с упавшим сердцем, боясь взглянуть на мать.
Наступила мгновенная тишина. Потом кто-то в классе тихонько охнул, коричневые фигурки за партами зашевелились, и, словно по команде, маленькие руки поднялись вверх.
- Неправда... Неправда... Мы знаем кто... - загудел класс. Динка бросилась к передним партам, взмахнула рукой.
- Молчите! Это я! Я одна! - Словно внушая подругам эту мысль, она снова повторила: - Вы все знаете, что это я.
Девочки, растерянно переглядываясь, смолкли, руки неуверенно опустились. Фураж встал со своего места и, низко поклонившись Динке, взял за руку Муху:.
- Ну, вот и спасибо вам, барышня, что вы сознались. Все-таки совесть в вас заговорила...
Динка не слушала и не понимала его слов, вся его фигура И волосатая ручища, которой он теперь покровительственно гладил по голове дочь, вызвали в ней мутное, поднимающееся со дна души отвращение...
- Мама, меня тошнит! - испуганно крикнула она, почти теряя сознание.
Динка уже не помнила, как мама, обняв ее за плечи, поспешно свела с лестницы, как, набросив ей пальто, вывела на улицу и усадила на извозчика.
Динка очнулась только тогда, когда перед глазами ее поплыли знакомые картины: улицы, улицы, дома и люди, веселые, улыбающиеся люди, те, кто во всех ее скитаниях были всегда ее главными утешителями и друзьями. Чужие, но такие дорогие ей люди! Чистый, вольный ветер обдувал Дин-кино лицо; ветер, словно играя, гнул ей навстречу еще черные, но по-весеннему живые ветви деревьев... И к Динке вернулась жизнь. Ее тревожила только мама... Всю дорогу они обе молчали. Динкина голова упиралась в мамино плечо. Мама молчала... Динка повернула к ней лицо и пошевелила губами, она хотела что-то сказать, но мама опередила ее:
- Не надо. Я все поняла, я все знаю, Диночка. И, помолчав, добавила:
- Хочешь, поедем на Крещатик? Или на Батыеву гору. Там сейчас тает снег и бегут большие ручьи...
Глава одиннадцатая
ВЕЛИКОЕ РЕШЕНИЕ
История с Мухой оставила в Динкином дневнике тройку по поведению.
- За что же, мама, если Динка не виноватая - возмущалась Алина.
- Но ведь Динка взяла на себя вину другой девочки, значит, она должна понести за нее и наказание.
