Валентина Осеева. Татьяна Петровна

   День начинала мама. Она надевала нарядный клеенчатый передник и быстро-быстро бегала из комнаты в кухню, готовила завтрак, прибирала, мыла посуду. А когда бабушка порывалась встать, ласково говорила:
   — Лежи, лежи! Нечего тут двоим делать!
   Сначала бабушка слушалась, потом начинала охать и возмущаться:
   — Да чего это я лежать буду? У тебя одной дела, что ли? Мне вон кур выпустить надо!
   Бабушка вставала, одевалась и шла к сарайчику. Оттуда уже неслось громкое кудахтанье и крик петуха.
   — Ишь ты! — говорила бабушка. — Сейчас! Сейчас! Иди, иди, петушиная голова! Нечего на хозяйку глотку драть! Недовольный какой!
   На крыльцо выбегала Таня. От утреннего умывания волосы и ресницы ее были мокрые, руки тоже были вытерты наспех. Она громко чмокала бабушку в щеку.
   — Фу-ты, вся мокрая! — говорила старушка, утирая лицо платком.
   — Ничего, обсохну, — не смущалась девочка.
   Ей нравилось смотреть, как, густо сбившись в кучку, куры, оспаривая друг у друга крошки, стучат клювами по тарелке. Белые, черные, пестрые хвостики торчали вверх. Таня, растопырив руки, неожиданно бросалась ловить их. Куры с громким криком разлетались в разные стороны. Рассерженный петух бросался на Таню. Бабушка хватала девочку за руку:
   — Ну, что ты делаешь? Озорница этакая! — И, втаскивая Таню в комнату, закрывала за ней дверь.
   Таня бежала к маме:
   — Мамочка, я тебе посуду помою! Нет, лучше подмету, ладно? Или пыль сотру, ладно?
   — «Ладно, ладно»!.. — передразнивала ее мама. — Ну что ты ходишь за мной? Возьми щетку и подметай. Кажется, большая девочка — сама видишь, что нужно делать!
   Таня со щеткой лезла под кровать и выметала оттуда башмаки и туфли. Потом высовывала щетку в окно и стучала по подоконнику, стряхивая с нее пыль.
   — Тише! Тише! Бориску разбудишь!
   Но трехлетний Бориска уже открыл глаза:
   — А мама?
   Он всегда просыпался с одним и тем же вопросом: «А мама?»
   Таня бежала в кухню:
   — Уже «А мама» проснулся!
   Мама подходила к кроватке. Бориска теплыми руками обнимал маму за шею, дотрагивался пальчиком до маминых губ и просил:
   — Смейся, мама!..
   Бориска любил одеваться сам. Застегивая рубашечку, он часто попадал не в те петли, начинал сердиться, натягивал на себя одеяло и прятался под него с головой.
   Тане становилось жалко братишку. Она бегала вокруг кроватки:
   — Ку-ку! Ку-ку!
   И, приподняв краешек одеяла, прижимала свое смеющееся лицо к толстым щекам брата.
   — Уходи!.. Уходи! — отбивался Бориска.
   Мама обнимала девочку:
   — Оставь его. Он капризный сегодня, неприятный какой-то.
   — Нет, приятный! — кричал Бориска, высовывая из-под одеяла испуганное лицо. И, видя, что мама с Таней уходят, протягивал к ним пухлые ладошки: — Нет, приятный, нет, приятный!
   Мама с Таней переглядывались, как две заговорщицы.
   — Вернемся уже, — шептала Таня, — а то заревет…
   — Ну, будешь хорошим мальчиком? Я тебя сейчас одену…
   — Ладно, — неожиданно соглашался Бориска.
   По сравнению с братишкой Таня чувствовала себя очень умной и взрослой.
   — Тебе до меня еще много жить надо, и все равно я всегда старше буду, — говорила она братишке.
   На дворе Таня затевала шумные, беспокойные игры. Большей частью она придумывала их сама. Любимая ее игра в «путешествие» редко кончалась хорошо. То какой-нибудь мальчишка сваливался с корабля, построенного детьми из садовых скамеек, то разбивал себе нос, прыгая с бочки. За рев маленький путешественник исключался из игры. А Таня снова выезжала в открытый океан, отбирая себе самых ловких и крепких ребят. Младшие, сбившись в кучу, завистливо смотрели, как, сидя верхом на скамейке и разгребая руками воздух, уплывают от них старшие.

 
Моряки — народ отважный,
Не пугает их вода… —
 

   запевала Таня. Но тут появлялись взрослые:
   — Почему ты малышей не берешь? Играйте все вместе. Нехорошо так…
   Тане становилось скучно, и она шла домой.
   — Что прибежала? — подозрительно спрашивала бабушка. — Напроказила небось?
   — Скучно, — говорила Таня.
   — Ну, сейчас плясать будем, — ворчала бабушка. — Погляди лучше книжку. Все перезабыла поди. Второклассница!..
   За ужином мама была молчалива, что-то обдумывала про себя, а потом вдруг подошла к бабушке и крепко поцеловала ее.
   — Я уезжаю. Не волнуйся. Всего на три месяца…
   — Батюшки! — всплеснула руками бабушка. — На три месяца! Да ведь это за три года покажется!
   На лице у нее появился румянец, она взволнованно скомкала салфетку и показала на Таню:
   — Если б другая девочка была!..
   — Таня! Ты слышишь, что бабушка говорит? — грустно спросила мама.
   Таня молча кивнула головой.
   — Ты понимаешь, что я должна ехать? Меня посылают в командировку.
   Бабушка твердо сказала:
   — Не расстраивайся, Нюточка. Надо так надо! А мы и одни с Танюшкой управимся, — неуверенно добавила она, взглянув на внучку.
   — Управимся! Управимся! — закричала Таня.
   Мама начала укладываться.
   Сидя на чемодане, она долго говорила наедине с дочкой:
   — Бабушка старенькая, ей трудно… А ты уже большая девочка…
   Обе вышли из комнаты с красными глазами.
   Бабушка держалась крепко, но про себя волновалась то по одной, то по другой причине.
   — Вот еще, Нюточка, — говорила она маме, — по нашей улице все какие-то стройки идут… Как бы наш дом-то не перевезли на другое место. Ты бы там сказала кому надо, что тут вот куры у меня…
   — Да не тронут твоих кур, — смеялась мама. — И все это не так скоро!
   — Ну, не скоро, не скоро, а раз уж по плану намечено — того и гляди, с места стронемся!
   — Ах, мамочка, ну что ты придумываешь? Ничего тут не случится за три месяца.
   Мама уехала. Бабушка стала строже. Она как будто даже прибавилась в росте и ходила по дому прямая, сосредоточенная. У Бориски она все время щупала лоб и ни с того ни с сего просила его показать язычок. Каждое маленькое событие волновало ее.
   — Бабушка! За квартиру счет принесли!
   — Где, где! Да не хватай ты! Что еще за бумажка такая? Разглядеть надо!
   — Да, бабушка, ведь всегда такую приносят!
   — «Всегда, всегда»! Не учи ты меня, пожалуйста!
   Таня посмеивалась, а иногда нарочно поддразнивала старушку.
   — Наш дом скоро перевозить будут, — говорила она, растягивая слова, и, подражая бабушке, добавляла: — Уж не знаю, куда и как…
   Старушка поднимала на лоб очки:
   — Это ты чего болтаешь? Кто тебе сказал?
   Таня со смехом бросалась к ней на шею:
   — Я пошутила, бабушка, пошутила!
   — Тьфу! Поди ты от меня! Все какие-то свои штуки выкомариваешь!
   Иногда Таня вспоминала последний разговор с мамой. Она вскакивала утром и принималась за всякие дела. Поставив на плиту молоко, бежала одевать братишку или принималась за уборку. Молоко сбегало. Сосед Алексей Степанович, выходя из своей комнаты, ворчал:
   — Ну, напустила угару! Дышать нечем!
   Бориска кричал:
   — А мама? — и капризничал.
   Таня, потеряв терпение, шлепала брата. На шум прибегала бабушка:
   — Бессовестная девочка! Уходи отсюда! — и принималась сама успокаивать Бориску.
   А Таня, надув губы, уходила во двор.

* * *

   1 сентября начались занятия в школе. Таня с вечера складывала в сумку свои книги, аккуратно вешала на спинку стула коричневую форму. Утром быстро одевалась, пила чай и, крикнув:
   — До свиданья, бабушка! — убегала.
   В школе Тане нравилось все: молоденькая учительница Ирина Петровна, подруги, светлый класс с черной доской, цветы на окнах, которые девочки поливали по очереди каждый день. Нравились Тане и уроки. Она любила стоять у доски и отвечать на вопросы Ирины Петровны. Любила старательно выводить на доске мелом слова, которые диктовала учительница. Не ответить на заданный вопрос Тане было стыдно, и дома она тщательно готовила уроки.
   Но больше всего в школе Тане нравилась вожатая Зина — высокая, худенькая, с гладкими черными косами, связанными вместе одной ленточкой, и красным галстуком на шее. Зина всегда умела чем-то занять девочек. В перемену она выходила с ними на большой двор школы, собирала их в круг и, стоя посредине, хлопала в ладоши:
   — Давайте, девочки, споем «Березоньку»!
   — А мы не умеем, — раздавались голоса.
   — Ничего, я вас научу. Пойте за мной!
   Зина начинала тихонько напевать, голосок у нее был слабенький, но она так старательно выводила песню, что даже тонкие брови ее поднимались вверх и все лицо краснело. Таня изо всех сил помогала Зине, первая подхватывала песню и пела громче всех. Всем становилось очень весело. Один раз Зина придумала смешную игру, которая называлась «Куриный разговор», и разделила девочек на петушков и курочек.
   — Станьте друг против друга и пойте за мной:

 
Встретила Хохлатка
Петю-Петушка,
Друг дружке поклонились
Два красных гребешка.
И, разгребая лапками
Навозный теплый сор.
Они ведут учтивый
Куриный разговор…
 

   Поклонитесь! Так! Теперь курочки поют:

 
«Ты куд-куда,
Ты куд-куда,
Ты куд-куда идешь?»
 

   Теперь петушки поют:

 
«Я, ко-ко-ко,
Я, ко-ко-ко,
Шагаю прямо в рожь!»
«Ах, куд-куда,
Вот куд-куда,
Возьми меня туда!»
«Но, ко-ко-ко,
Но, ко-ко-ко,
Ведь это далеко!»
«А не беда,
Куд-куд-куда, —
Мы после отдохнем!»
Так ко-ко-ко
И куд-куда
Пошли гулять вдвоем!
 

   Девочки просили Зину:
   — Еще! Еще поиграем!
   Все расшалились, начали кудахтать и кукарекать, и от этого всем было очень смешно.
   А Таня, придя после уроков домой, собрала во дворе малышей.
   — Сначала мы споем песню «Березонька», — сказала она, — а потом поиграем в смешную игру «Куриный разговор».
   Малыши облепили Таню со всех сторон. Таня терпеливо учила их словам песни и пела сама, высоко поднимая вверх брови, как это делала Зина. Малыши часто сбивались, но послушно выполняли все, что говорила им Таня, и, когда игра кончилась, долго не хотели расходиться.
   — Завтра опять будем играть, — пообещала им Таня, уводя за руку Бориску, который никак не мог успокоиться и все кукарекал.
   Старшие ребята досадовали: им было скучно без Тани.
   — Ну, связалась с малышами… — ворчали они. — Давай лучше в путешествия поиграем!
   — А кто же будет занимать малышей? — вдруг сказала Таня.
   С тех пор, приходя после уроков домой, Таня стала каждый день играть с малышами, втягивая в игру и старших ребят.
   Дома она начала заботиться о Бориске. Вечером сама укладывала брата и, придвинув к кроватке свой стульчик, спрашивала:
   — Хочешь, я тебе сказочку расскажу?
   Бабушка на цыпочках подходила к дверям.
   — Жила-была курочка-ряба… — тихо доносилось до нее из комнаты.

* * *

   Один раз Ирина Петровна сказала:
   — Нам дали при школе участок. Сегодня после уроков мы будем сажать маленькие деревца.
   И когда все девочки вышли на участок, оказалось, что там уже вырыты ямки: это сделала Зина со старшими девочками. И еще Зина очень интересно придумала: каждая девочка, сажая деревце, написала на дощечке, кто его посадил. Все так и сделали. А потом бегали по саду и громко читали: «Катина березка», «Марусина вишенка», «Валина груша». Появилась и «Танина яблонька». Когда сад был уже посажен, Зина сказала:
   — Ай-ай-ай! Остались еще деревца. А места уже нет. Что же нам с ними делать?
   Таня вспомнила свой двор: как бы обрадовались все ребята, если б у них появился свой садик.
   — Зина, дай мне эти деревца, — попросила Таня, — я посажу их в нашем дворе.
   Зина удивилась:
   — Ты сама их посадишь?
   — Нет, с ребятами. У нас во дворе много ребят.
   — Хорошо, Танюк, бери! Я помогу тебе отнести их домой.
   На другой день во дворе перед Таниным домом вырос целый молодой лесок. И у ребят появились новая радость и новая забота.
   В конце сентября сильно похолодало.
   Около бабушкиного сарайчика были сложены дрова. Надо было переколоть и убрать их.
   — Я все сделаю, бабушка, — сказала Таня. — Ты не беспокойся.
   Ранним утром девочка накинула платок и побежала к дворнику:
   — Дядя Степа! Поколите нам дрова!
   — Занят, — важно сказал дворник. — Вон рабочие завтракают — может, кто и возьмется!
   В последнее время во дворе началась стройка. Гора стружек была свалена в углу. Посреди двора лежали бревна и доски. Рабочие завтракали, сидя на сложенных бревнах.
   Таня подошла к ним и остановилась, не зная, с чего начать.
   — Ну что, гражданочка, скажешь? Работать с нами пришла или гостьей будешь? — пошутил молодой рабочий.
   Таня присела рядом с ним на бревно:
   — Мне надо дрова расколоть. За деньги…
   — Слышь, Митрич! Дрова колоть пришла, — подмигнул рабочий.
   — Никакого смеху тут нет, — обиженно сказала Таня.
   — Смеху нет, — значит, дело есть! — добродушно улыбнулся старик, которого звали Митрич. — Тебе чего, дрова, что ли, поколоть?
   — Ну да! — обрадовалась Таня. — Поколоть и в сарайчик сложить.
   — А где живешь-то?
   — Здесь, — Таня показала рукой: — Вон мой дом, где деревца посажены.
   — Ну что ж! Завтра приду до работы и справлюсь!
   Таня побежала домой:
   — Бабушка, наняла!
   — Чего наняла?
   — Да рабочего… Митрича… дрова поколоть!
   — Ишь ты! — удивилась старушка. — Да как же это ты?
   — Очень просто, — сказала Таня.
   — Чудеса! — покачала головой бабушка.

* * *

   Когда старушка проснулась, Бориска, сидя на полу, строил из кубиков дом, а в кухне разговаривали два голоса.
   Бабушка приоткрыла дверь. Таня в длинном мамином переднике, с приглаженными волосами хлопотала около стола. За столом сидел старик в синей блузе, перед ним дымилась тарелка картошки. Таня обильно поливала ее маслом и приговаривала:
   — Кушайте, пожалуйста. Кто работает, тому много есть надо.
   — Да уж это, хозяюшка, конечно: сила-то, она из пищи вырабатывается. Ничего, сейчас все, как надо, оборудуем: и поколем, и сложим дровишки ваши, — принимаясь за картошку, говорил Митрич и, ласково прищурившись, поинтересовался: — Я смотрю — росточком вы небольшие, а проворные. Какой же ваш возраст, позвольте полюбопытствовать?
   — Возраст? — переспросила Таня. Она не знала этого слова и, поспешно снимая с плиты кофейник, сказала: — Вот еще кофе вам!
   Митрич положил локти на стол, оглядел Таню с головы до ног и снова спросил:
   — А как же вас звать, хозяюшка?
   Таня вспомнила, как отвечала мама, и важно сказала:
   — Меня звать попросту… Татьяна Петровна!
   Бабушка отошла от двери.
   — Ну и ну — Татьяна Петровна! Смех и грех с ней. В передник вырядилась… — И, сидя на кровати, старушка смеялась до слез, повторяя: — Татьяна Петровна! Ишь ты!
   А на дворе Митрич колол дрова и говорил Тане:
   — Дрова ваши, Татьяна Петровна, сыроваты малость. Ежели щепок или стружек вам на разжижку понадобится, так ко мне на стройку пожалуйте! Корзиночку наложите, и готов… А то вы, хозяюшка Татьяна Петровна, с этими дровами замучаетесь.
   Называя девочку Татьяной Петровной, старик усмехался доброй усмешкой и лукаво поглядывал по сторонам. Около Таниного крыльца собрались ребята; они толкали друг дружку и хихикали:
   — Татьяна Петровна! Татьяна Петровна!
   — Да она просто Таня! — крикнула Митричу одна девочка. — Она еще маленькая, в школе еще учится!
   Таня смутилась, но Митрич положил топор и серьезно сказал:
   — А это ничего не обозначает, что учится. Человек до самой смерти чему-нибудь учится. Она хозяйка, при своем деле находится. Значит, и величать ее надо: «Татьяна Петровна».
   — Татьяна Петровна! Татьяна Петровна! — с удовольствием повторяли ребята. Им очень понравилось называть Таню этим взрослым именем.
   Теперь, когда малыши приходили к Тане домой, они звонили и спрашивали:
   — Пришла Татьяна Петровна?
   — Три звонка, четыре звонка… — ворчал Алексей Степанович. — Бросаешь работу, думаешь — к тебе, а тут, пожалуйте, от горшка два вершка и Татьяну Петровну спрашивают!
   Как-то вечером он прибил к двери дощечку и написал печатными буквами: «Татьяна Петровна — звонить 2 раза».
   Дети приходили к Татьяне Петровне заним ться. Они приносили с собой тетрадки, усаживались за стол и писали палочки или раскрашивали картинки. Таня играла в учительницу. С малышами она чувствовала себя совсем взрослой и охотно откликалась на свое новое имя.
   Иногда женщины с Таниного двора, прочитав на двери записку, звонили два раза и с улыбкой спрашивали:
   — Татьяна Петровна дома?
   — Дома, дома, — улыбалась бабушка.
   — Можно к ней часа на два своего малыша подкинуть — не с кем оставить его?
   — Танюша! — кричала бабушка. — К тебе пришли!
   Приближался день рождения Бориски. Таня подолгу шепталась с бабушкой. Вечером, лежа в кровати, обдумывала все свои дела. Надо испечь пирог и купить Бориске подарок. Позвать ребятишек, играть с ними, угощать их. Таня представила себе, как мама встречает гостей, как улыбается им, шутит, смеется и каждому старается сделать приятное. В темноте девочка улыбается и шепчет:
   — Кому пирожка?
   Вечером, накануне праздника, бабушка месит пухлое тесто. Сладко пахнет ванилью и миндалем. Бориска, переваливаясь на толстых ножках, входит в кухню и, потянув носом воздух, причмокивая языком, говорит:
   — Пахнет цветочками!
   Бабушка и Таня хлопочут. Обе они красные, перепачканные в муке.
   — Бабушка, не сгорит пирог?
   — Да нет, не должно! Подержи-ка полотенце, Танечка! Ох, батюшки! Кажется, один бочок жаром прихватило! Ступай, деточка, принеси белки сбитые да миндаль захвати!
   Наконец все готово. На вышитом полотенце лежат сладкие булки, пирожки и посыпанный сахаром крендель.
   — Удачные, да, бабушка? — в сотый раз спрашивает Таня.
   Она сидит на своей кровати с закрытыми глазами и стягивает с ноги чулок — чулок длинный-длинный… Он никак не кончается…
   За окном летают красные, синие, зеленые шары. Они привязаны ниткой к форточке.
   Бориска потягивается и открывает глаза.
   — Бабушка, иди! — взволнованно кричит Таня и бросается к окошку.
   Бабушка подходит к кроватке:

 
С гуся вода — с Борюшки худоба!
Потягунушки-порастунушки,
Поперек толстунушки,
Спинку поцеловать, пяточку пощекотать,
Здоровьечка пожелать!
 

   Бориска выгибает спинку и звонко хохочет.
   — С днем рождения, Борюшка! Расти большой, голубчик! — растроганно говорит бабушка.
   Глаза Бориски широко раскрываются:
   — Шары! Шары!
   Таня едва успевает чмокнуть брата и пожелать ему здоровья. Вокруг Борискиной головы уже летают шары; он дергает их за нитку и громко радуется.
   Когда Таня приходит из школы, собираются гости.
   Алексей Степанович сидит за столом рядом с бабушкой. Бабушка в шелковом платье с белой рюшкой вокруг шеи. Бориска в новом костюмчике, толстый, смешной и удивленный, сидит среди детей.
   Таня поверх нарядного платья надела мамин передник: в такой день она ни за что не решилась бы расстаться с ним. Ведь она хозяйка!..
   В передней два звонка… еще два.
   — Пожалуйста! Входите, входите!
   — Здравствуйте, здравствуйте, Татьяна Петровна!
   — Ну, где тут самый главный у вас?
   — Боря, Боря! Гости пришли!
   Бориска вылезает из-за стола и бежит к двери, потом смущается, прячется за Таню и убегает, прижимая к груди какой-нибудь сверток.
   По комнате уже прыгают зайцы, бегают автомобильчики, пищат птички.
   Таня угощает. Она приветливо улыбается, бегает на кухню, меняет тарелки.
   — Татьяна Петровна, мне макарон!
   — Мне пирожок, Татьяна Петровна! — кричат малыши.
   Золотой свет осеннего солнца заливает с головы до ног Таню.
   — Сними передник, — говорит бабушка.
   Ей хочется показать свою внучку во всей красе: в новом платье с шелковым поясом. Но разве Таня расстанется с маминым передником? Ведь это он придает ей такой солидный вид и уверенность в себе!
   — Бабушка! Я самовар большой поставила, побегу за щепками сейчас, — шепчет она старушке.
   — Ну-ну, — кивает головой бабушка, — сбегай, сбегай!
   Таня берет в кухне корзинку и бежит на стройку. Ого! Как выросли за это время леса. В первом этаже прорезались окна, а на втором этаже вокруг всего дома лежат доски. Вот где в путешествие поиграть можно! Высоко! Все видно вокруг! Можно смотреть на небо и думать, что плаваешь в синем океане. Девочка ставит на землю корзинку и собирает в нее щепки. Рабочих на стройке нет. Она заглядывает за угол. Вон они где — в том конце работают. И Митрич там. А вот лестница ко второму этажу приставлена. Ничего себе — крепкая лестница. Таня закладывает за шелковый пояс длинный конец маминого передника, бросает на кучу щепок свою корзинку и лезет наверх.

 
«Моряки народ отважный…»
 

   Чего тут бояться? Рабочие каждый день лазят и вокруг дома по двум дощечкам расхаживают. Таня, держась за перила, медленно обходит дом и, запрокинув голову, смотрит в небо. Над ней плавает большое белое облако.

 
«Моряки народ отважный…»
 

   Таня слышит чьи-то голоса и стук. Она прижимается к стене и, крадучись, бежит к лестнице. Нехорошо, если ее увидят здесь.
   «Ой, — вдруг вспоминает она, — ведь дома гости! И самовар в кухне затух… А щепки в корзине брошены».
   Передник путается под ногами… Но где лестница? На другом конце двора двое рабочих несут лестницу.
   «Подождите! Подождите!» — хочет крикнуть Таня. Но краска заливает ее лицо и шею. Стыдно… Стыдно… Зачем она влезла сюда? Ведь все узнают, будут смеяться. А она?.. Ведь она теперь Татьяна Петровна! Еще все гости узнают про ее шалость, и сам Митрич узнает — он где-то здесь на дворе. Хозяюшка! Хороша хозяюшка!
   Таня в отчаянии мечется вокруг дома и смотрит вниз. Высоко… Ой, высоко! Все пропало теперь!.. Гости ждут. Бабушка ждет. Таня садится и, опустив голову в колени, горько плачет:
   — Мамочка, мамочка! Хоть бы ты приехала скорей!
   В кухне стоит затушенный самовар.
   — Батюшки мои! — говорит бабушка. — Да куда ж это наша Татьяна Петровна делась?
   — Хозяйка хлопочет по хозяйству, верно, — замечает кто-то из гостей.
   Но Алексей Степанович вдруг поднимается с места.
   — Хозяйство хозяйством, — говорит он, глядя на часы, — а уже двадцать минут прошло… И дождик накрапывает… Схожу посмотрю.
   — Уж не стряслось ли чего? Ведь она за щепками пошла, — пугается бабушка.
   — За щепками? На стройку, значит, — соображает Алексей Степанович. — Ну, я схожу туда!
   — Пойдемте все!
   — Пойдемте! Пойдемте!
   Гости шумно поднимаются и выходят во двор. Впереди шагает Алексей Степанович. За ним, окруженная малышами, торопится бабушка. Еще издали она видит, как Алексей Степанович поднимает с кучи мусора Танину корзинку, и щеки ее делаются серыми.
   — Только б чего не случилось! Только б жива была!..
   Алексей Степанович надевает очки и внимательно оглядывает стройку.
   — Так и есть, — говорит он про себя, — вот она…
   И теперь уже все видят жалкую фигурку в длинном переднике: Таня сидит наверху, тесно прижавшись спиной к стене дома и подогнув колени. Голова ее опущена вниз, мокрые пряди волос рассыпаются по плечам.
   — Не спугните ее, не спугните ее… — шепчет бабушка.
   Но малыши не слышат.
   — Татьяна Петровна! Татьяна Петровна! — хором кричат они.
   Таня поспешно вскакивает и с ужасом смотрит вниз.
   — Осторожно, Танюша, голубчик! — умоляет ее бабушка.
   Из-за угла выходит Алексей Степанович с Митричем. Они несут лестницу.
   Митрич быстро оглядывает всю компанию и переводит глаза на Таню.
   — Так вот оно какие дела! — говорит он, почесывая затылок. — А мы-то лестницу отсюда утащили! Ну сейчас, сейчас… Не извольте беспокоиться!
   Таня стоит, прижав к груди руки. Ей так стыдно: она готова остаться здесь навсегда. Но лестница скрипит, и Митрич с добродушной улыбкой лезет наверх.
   — Я не сойду, — шепотом говорит девочка и пятится от него, — я не сойду…
   — А мы вместе сойдем, — спокойно отвечает Митрич и, прищурившись, смотрит на Таню. — Оно, конечно, бабушка напугалась, ну да ведь поглядеть стройку тоже надо! Уладится, уладится, — приговаривает он. — Вот извольте за мной потихоньку со ступенечки на ступенечку. Вот… Вот…
   Внизу Таня падает в раскрытые объятия бабушки.
   — Ну и напугала ж ты нас, — пробуют шутить гости.
   — А чего тут пугаться-то? — выступает вдруг Митрич. — Мы вот с хозяюшкой тут стройкой интересуемся! Что и как, значит. Для чего строится? А как же? Вот, извольте посмотреть, я ей, значит, и объясняю: тут лаборатория будет. Вот, пожалуйте, правое крыло — кабинеты ученых людей. — Он размахивает руками и, обращаясь ко всем, говорит: — Пожалуйте, пожалуйте! Оно, конечно, каждому интересно… А тем более в своем дворе… Вот мы, значит, с Татьяной Петровной и того…
   Бабушка рассеянно смотрит на Митрича, на стройку… Гладит по голове Таню и кивает головой. Гости тоже слушают Митрича. Таня поправляет передник и берет свою корзинку. Малыш Петя, обхватив ногами столб, карабкается наверх.
   — И ты туда же! — кричит на него мать и, хватая сынишку поперек туловища, награждает его шлепками. — Не учись, не учись лазить где не следует! — приговаривает она.
   — М-да… — многозначительно говорит Алексей Степанович, глядя на Таню. Но Таня не видит его.
   Она держит обеими руками темную, заскорузлую от работы руку Митрича и, заглядывая ему в глаза, просит:
   — Пойдем к нам, пойдем! Я сейчас самовар поставлю!

* * *

   Шофер замедляет ход.
   — Тут объехать надо, — говорит он, — сад посажен, как бы не повредить его!
   Мама тревожно выглядывает из машины. Мягкий белый снежок падает на ее шубку.
   — Подумайте, сад какой-то посадили?! Все так изменилось, не могу своего двора узнать!
   — Стройка идет, — говорит шофер, — кого переселяют, кого вместе с домами перевозят.
   — Да что вы? — пугается мама. — Как бы мою семью не переселили куда!
   — Очень даже свободно, — равнодушно соглашается шофер.
   Машина останавливается.
   Мама с кожаным чемоданчиком выходит из машины. Около парадного крыльца двое рабочих пилят бревна, отбрасывая в сторону отпиленные куски.
   — Как же тут пройти? — волнуясь, спрашивает мама. — Мне в квартиру номер семь.
   — А-а, — выпрямившись и стряхивая с шапки снег, говорит старик в стеганке. — Сейчас, сейчас мы вам дорогу освободим! — И, отбрасывая бревна, с улыбкой спрашивает: — Это к Татьяне Петровне изволили прибыть, значит?
   — К Татьяне Петровне? — с изумлением глядя на него, переспрашивает мама и, махнув рукой, бежит к своей двери.
   — Так и есть — переехали! — с ужасом говорит она, глядя на прибитую к двери дощечку. — «Татьяна Петровна — звонить 2 раза».
   «Хоть узнать что-нибудь, расспросить», — нажимая кнопку, думает мама.
   — Мне к Татьяне Петровне…
   — Это я.
   В передней темно. Мама видит маленькую фигурку в длинном переднике. Толстый малыш прижимается к ней сбоку. Он поднимает вверх пальчик и нерешительно говорит:
   — А мама?
   Мама протягивает руки.
   — Танечка!.. Так это ты Татьяна Петровна? — смеясь и плача, спрашивает она.