Валентина Осеева. У костра

   Один раз в походе ребята отошли далеко от лагеря и решили ночевать в лесу. Вечером развели костер. Варили картошку. Пламя костра бросало таинственный отблеск на кусты и деревья; глазам, привыкшим к свету, все еще вокруг костра казалось черным-черно: и лес, и сбегающие по косогору кусты, и срубленные пни, заросшие папоротником; и только маленький золотой круг, в котором грелись у огня пионеры, казался обжитым и уютным.
   Тепло и вкусная горячая картошка разморили ребят. Каждому вспомнилось что-то свое, домашнее, захотелось рассказать об этом товарищам, поделиться.
   — Я маленьким эх и озорным был! — усмехнулся Вадим. — Бывало, почистит бабка картошку, а я — раз-раз! — ножичком вырежу из ее картошечек человечков, руки, ноги им из спичек сделаю. А она придет: ах, ах!.. — Он звучно рассмеялся, потом сразу остановился и грустно сказал: — Обижаю я свою бабку…
   Ребята удивились.
   — Вот тебе раз! — хмыкнул Костя. — То про свое озорство рассказывал, то обиды какие-то вспомнил… С чего это ты?
   Вадим помешал угли и, подняв голову, обвел всех затуманенным взглядом:
   — А так просто, ни с чего. Есть у меня такая привычка — на бабку огрызаться. Больше всех ее люблю, и ей же первой от меня грубость слышать приходится. А почему это так — не знаю…
   — Нет, знаешь! — вдруг откликается из темноты голос вожатого Гриши. Он сидел поодаль от огня, прислонившись спиной к дереву. — Знаешь, Вадим, да сознаться себе не хочешь, — повторил Гриша.
   Вадим блеснул черными глазами и повернулся к Грише:
   — Ты думаешь, силы воли не хватает? Сдержать себя не могу?
   Гриша пожал плечами:
   — Нет, почему силы воли не хватает? Я этого не думаю. Ты парень крепкий, сила воли у тебя есть. И сдержать себя ты можешь. Не так уж тебе твоя бабка докучает, чтоб и сдержаться было нельзя. Нет, не в том дело…
   — А в чем? — негромко спросили сразу несколько голосов.
   — А в том, что Вадим не хочет сдерживаться, распускается, пользуется тем, что бабка его любит. А любит — значит, простит и жаловаться тоже не пойдет, — медленно сказал Гриша.
   Ребята посмотрели на Вадима. Он молчал и, обхватив руками коленки, смотрел на огонь.
   — А мы, Гриша, наверно, все такие. А не такие, так еще хуже… У каждого, если так откровенно рассказать, что-нибудь найдется плохое, — живо сказал Костя. — Вот я, например, о себе скажу… Я в школе с товарищами один, а дома другой. В школе я и веселый, и все мне хорошо. А дома, как приду, так сейчас надуюсь чего-то, ну, вообще… к сестренке начну придираться — одним словом, тоже распускаю себя… — Костя виновато улыбнулся. — Честное слово!..
   — Не та дисциплина, — заметил кто-то из ребят.
   — Перед товарищами не больно-то свой характер покажешь — у нас живо на чистую воду выведут, будь спокоен! — тряхнул головой паренек в клетчатой рубашке со значком на груди.
   — А я вот что знаю… — придвигаясь к огню, заговорил Саша. — Надо самому себя время от времени проверять: кто я есть, какой человек из меня получается. А то один раз я так себя запустил, что сам себе опротивел… — Он выплюнул изо рта травинку и поглядел на внимательные лица ребят. — Кто смеется — не смейся. Это с каждым может быть…
   Ребята поглядели друг на друга.
   — Никто не смеется… Что ты?
   — Говори…
   — Говори, Саша! — послышались тихие голоса.
   — А что говорить? Это дело с двойки началось, — хмурясь, сказал Саша. — Получил я как-то двойку по арифметике. Ну, неприятно мне, конечно, и неловко; иду домой и думаю: «Сегодня не скажу — и так у меня сегодня плохой день; завтра скажу». А назавтра я пятерку получил по русскому и опять думаю: «Что я буду хорошее с плохим мешать! Скажу послезавтра». Ну, так день за днем. Хорошее говорю, а о плохом молчу. И все так стал скрывать, а потом уж и врать пришлось, выкручиваться, да уж не только дома перед родителями, а и в классе перед товарищами. Ну, один раз лег спать и думаю: «Что это я перед всеми извиваюсь как-то, все мне на свете опротивело и самому на себя противно глядеть?»
   Саша поднял голову и посмотрел на ребят.
   — Ну и что? — нетерпеливо спросил Костя.
   — Все! — решительно отрезал Саша. — С той поры все! На одной правде живу! Вот как есть, так и есть! Ничего не скрываю и нигде не выкручиваюсь — чистый стал, как после бани вышел!
   Наступила тишина. Ребята задумались. Кто-то подкинул в костер сухую ветку. Огонь вспыхнул и осветил лица.
   — А у меня вот, ребята… — послышался взволнованный голос Димы, — у меня свой недостаток…
   Ребята раздвинулись. Дима боком просунулся между ними и, вспыхивая горячим румянцем, долго не мог найти нужные слова.
   Наконец он грустно улыбнулся и сказал:
   — Я, наверно, какой-то трус, ребята, хоть мне об этом и говорить трудно… Но раз все о себе правду говорят, то и я хочу сказать.
   — Ясно, говори!
   — Как скажешь, так сразу и на душе станет легче! — сочувственно зашумели ребята.
   — Говори. Тут чужих нет… Может, разберемся вместе, — сказал Гриша, присаживаясь ближе к костру.
   — Я леса боюсь, — сказал Дима. — Боюсь, и все. И никак себя побороть не могу. Ни за что бы один в лес не пошел! Я уж себя проверял — выйду ночью из палатки и смотрю: лес, лес… деревья черные, кусты черные, а за кустами будто зверь какой валежником шуршит. Стою и думаю: «Пошел бы я сейчас один туда? Нет, ни за что на свете! Боюсь…»
   — А чего боишься? Людей или зверей?
   Дима пожал плечами:
   — Нет, почему людей? Зверей, конечна, гадюк боюсь, а еще заблудиться мне страшно…
   — Да-а… — протянул кто-то из ребят.
   — Чудной ты… — сказал Вадим. — Лес все любят, а ты его боишься! И днем боишься?
   — Нет, днем меньше. Днем все видно.
   — Ну, а если бы ты попробовал преодолеть в себе этот страх? Вот как Саша: преодолел же он свой недостаток, когда понял, что это никуда не годится! И ты попробуй. Возьми себя крепко в руки и решись пойти в лес, и ты увидишь, что ничего там страшного нет, — сказал Гриша.
   — Конечно, Димка! Прямо скажи себе: я ничего не боюсь! И иди! Вон лес! — зашумели вокруг ребята.
   Дима оглянулся на лес и тяжело вздохнул.
   — Может, я с ним пойду для первого раза? — предложил Костя.
   — Ну уж нет! Без нянек, пожалуйста! Димка пионер!
   — Нечего ему тут долго думать! Пошел, и все!
   Гриша вдруг встал, нащупал в траве пустое ведро и протянул его Диме:
   — Слушай! Вон там под горкой ручей. Мы с тобой сегодня там были… Пойди и набери воды в ведро, понял?
   Дима нерешительно взял ведро.
   — Иди, иди, Димка! Нас много! Мы, в случае чего, все к тебе на помощь прибежим! — подбадривали Диму ребята.
   — Иди, — дружески сказал Вадим и погладил товарища по плечу. — Не бойся ничего!
   Дима пошел. Ребята молча смотрели, как он спускался с косогора, как в темноте постепенно таяла его фигура, удаляясь вместе с тихим звоном болтающегося на руке ведра. Когда его уже не стало видно, все заговорили разом, перебивая друг друга:
   — Пошел!
   — Ну и хорошо!
   — Важно первый раз решиться!
   — А все-таки сила воли у него есть, ребята!
   — А ну потише! Не зовет? — спрашивал изредка Вадим, настороженно прислушиваясь к каждому звуку.
   — Не зовет! Чего ему звать!
   Время тянулось медленно. Ребята помолчали. Потом поговорили еще, но за словами уже чувствовалось нетерпеливое ожидание.
   — Долго чего-то он, — сказал Костя, вглядываясь в темноту.
   — Может, полное ведро зачерпнул — в гору тяжело нести? — предположил кто-то.
   — Не торопится, — поднимаясь, сказал Гриша. — Пойду посмотрю, что там.
   — А ну тише! — вдруг крикнул Вадим и замер, подняв вверх руку.
   Сквозь ночную тишину прорвался откуда-то дрожащий, жалобный крик…
   Ребята вскочили и, толкая друг друга, ринулись в темноту.
   Гриша, цепляясь за ветки сбегающих по косогору кустов, первый достиг ручья. За ним почти скатился с горки Вадим, потом остальные ребята. Димки не было. В кустах булькал ручей. На берегу валялось пустое ведро.
   — Димка! Эй, Димка-а-а! — тревожно понеслось по лесу.
   «А-а-а», — передразнивая ребят, откликнулось лесное эхо, и вслед за ним — снова дрожащий тонкий звук, заглушенный голосом Димы:
   — Сюда! Сюда!
   Ребята, ломая сучья и обжигаясь крапивой, бросились на зов.
   Голос шел из глубокого оврага. На дне его, в топком болоте, копошился Димка и рядом с ним что-то большое, темное, похожее на зверя.
   — Ребята! Сюда! Тут жеребенок в болоте застрял! Никак не вытащу! — кричал Димка.
   «И-и-и!» — жалобно ржал жеребенок, пробуя вытащить заплывшие топкой глиной ноги.
   Димка, подвернув выше колен штаны и обхватив обеими руками шею жеребенка, изо всех сил тащил его на берег.
   Ребята сбросили тапочки и полезли в овраг.

* * *

   У ручья вымыли ноги. Почистили копытца жеребенку. Димка, поглаживая густую щеточку его гривки, возбужденно рассказывал:
   — Я пришел к ручью… и только хотел воды зачерпнуть, слышу — кричит кто-то! Я подумал: ребенок кричит — заблудился, в овраг попал! Ну, бросил ведро — и туда! А там не ребенок, а жеребенок стоит. Залез в топкое место и никак не вылезет! — Он провел рукой по торчащим вверх ушам жеребенка и добавил: — Тут колхоз близко… Наверное, в ночное лошадей пригнали, а он отбился от матки и попал в болото.
   Ребята смотрели на Димку и улыбались.
   — А как же ты пошел в овраг, Дима? Ты ведь и к ручью идти боялся! — спросил Костя.
   — Это — другое дело, — быстро ответил за товарища Вадим. — В овраг он на помощь побежал, тогда, верно, и страху не было…
   — Нет, был. — Димка улыбнулся и покачал головой: — Еще какой страх был! Только я стиснул зубы и решил: будь что будет! Не бросать же кого-то в беде? Я этот страх свой… как бы вам сказать… — Дима развел руками, подыскивая слово.
   — Преодолел! — спокойно досказал за него Гриша.