"Счастливо, Ивушкин". Глава 3

   Как только они прошли через двери, обе створки за ними закрылись и двери растаяли.
   — Добро пожаловать в «Нигде и никогда», — торжественно приветствовал их Вихрений. — Теперь вы как следует спрятаны. — И он улыбнулся им приветливо и повел своим острым кожаным носиком.
   Вихрений очень понравился Ивушкину. Ему казалось, что Вихрений хоть и покрытый колючками еж, а совсем-совсем добрый, и умный, и надежный какой-то.
   Это и на самом деле было так.
   Ивушкин и Луша стали оглядываться по сторонам. Что это за страна «Нигде и никогда»? Куда они попали?
   Кругом было зелено от листьев, пестро от цветов; сразу стало ясно, что страна эта лесная. Вокруг росли высоченные деревья с толстыми красноватыми стволами, под деревьями была густая трава, тоже необычайно высокая, мягкая, ласковая. В ней что-то шелестело, шептало, непрерывно двигалось. Небо было бледно-голубое, каким оно бывало у них в Высокове на рассвете. По небу иногда пробегали небольшие чистенькие облачка. Странность была в том, что на небе одновременно находились солнце, и луна, и звезды. Как же это так?
   Вихрений заметил их удивление.
   — Совершенно верно, — подтвердил он. — У нас и солнце, и луна все вместе. Время тут не идет. Нет ни дня, ни ночи. А все сразу. Нет минут. Нет секунд. Нет часов, будильников, ходиков…
   Не успел Вихрений это проговорить, как послышалось совершенно отчетливое тиканье: тик-так, тик-так, тик-так.
   — Что такое? — воскликнули Луша и Ивушкин в один голос. — Часы тикают!
   Вихроний рассмеялся.
   — Вы принесли тиканье с собой, как бывает, кто-нибудь приносит с собой запах сеновала, или парикмахерской, или кухни, откуда он только что пришел. Вы явились оттуда, где идет время, где есть минуты и секунды. Где есть часы. Тиканье слышится от вас.
   — Как странно!
   Ивушкину стало неуютно. Вихроний заметил это и поспешил его успокоить:
   — Да ничего страшного! Просто по этому тиканью все будут узнавать, что вы нездешние, только и всего.
   — Вихроний, — сказала Луша, которую рассудительность и здравый смысл не покидали даже в этих необычных обстоятельствах. — Вихроний, теперь не худо бы обсудить, что нам делать. Не топтаться же здесь до самой ночи…
   Луша вдруг умолкла, сообразив, что никакой ночи вовсе и не будет.
   — Давайте рассуждать, — сказал Вихроний.
   — Давай, — охотно согласилась Луша.
   — Ваша беда ведь в чем заключается?
   — Ты же знаешь: меня хотят увезти в город без Луши, — пробурчал Ивушкин.
   — А ты соответственно не хочешь.
   — Да как же я захочу? — крикнул Ивушкин, и голос у него сорвался. — Друзей не бросают!
   — Подожди. Не кричи. Я понял. Значит, пока вы здесь, тебя увезти не могут. Тебя все равно что и нету. Увезти того, кого нету, нельзя. Ты согласен? Значит, пока все в порядке. Так?
   — Ну, — буркнул Ивушкин.
   — А дальше? — поинтересовалась Луша.
   — А вот как быть дальше, надо спросить сестру Летницу.
   — Чью сестру? — не понял Ивушкин.
   — Она, видишь ли, всем сестра. Она обо всех заботится. Обо всех печалится. Всех любит. И всех понимает.
   — Вот как! — удивилась Луша.
   — Она мудрая и может дать самый мудрый на свете совет.
   — Все это хорошо, — сказала Луша. — Только где она, как нам ее увидать?
   — Пойдем к ней скорее, — заторопился Ивушкин. — Спросим, что надо сделать, чтобы Лушу тоже взяли в город! Вихроний, ну пойдем, пожалуйста.
   Вихрений вздохнул. Видно, что-то его удерживало.
   — Понимаете что, — стал объяснять Вихрений. — Все совсем не так просто, совсем не просто… В «Нигде и никогда» есть одно очень злое существо — черная птица Гагана. Птица Гагана очень опасна. А сестре Летнице — в особенности. Потому что сестра Летница одного на свете только и не может — не может оборониться против ее неукротимого зла. И поэтому к сестре Летнице непросто дойти, и найти ее нелегко. Она там, где ее не может найти птица Гагана. Я вам подскажу начало пути. Другие вам тоже помогут.
   — Ты нас проводишь хоть немного? — спросил Ивушкин.
   — Я должен быть возле ворот, — с сожалением сказал Вихрений. Если мне удастся найти кого-нибудь, кто меня ненадолго заменит, я нагоню вас. Только вряд ли — все здесь заняты своим делом. Но вы не бойтесь. Я вам сейчас расскажу, как идти. Ивушкин, ты меня не слушаешь?
   Ивушкин действительно его не слушал. Он прислушивался к шепоту и шелесту деревьев, потому что в этом шелесте различил слова:
   «Вихроний привел печального мальчика и печальную лошадь. Мальчика зовут Ивушкин, а лошадь зовут Луша, и они друзья и ни за что не хотят расставаться. Вихроний укрыл их в нашей стране, и они собрались в путь к сестре Летнице…»
   — Вихроний, кто это говорит?
   — Деревья, — просто сказал Вихроний, точно в этом не было ничего необычного.
   — Деревья разве умеют?
   — Все живое умеет говорить, — сказал Вихроний, чуть-чуть вроде бы даже обидевшись.
   — А у нас, в Синем лесу, они не говорят, — сказал Ивушкин.
   — Говорят. Это вам только кажется, что они шелестят без смысла.
   Вот так новость!
   — Вихроний, а почему деревья рассказывают про нас с Лушей?
   — Запоминают. Вот и повторяют потихонечку. Деревья все-все запоминают.
   — А у нас?
   — И у вас тоже. Деревья все помнят. Просто они еще не знают, как сказать, чтобы людям было понятно. Научатся когда-нибудь. Ведь вот наши-то научились.
   — Все это хорошо и ладно, — снова сказала Луша, которую все эти загадочные вещи не могли сбить с основного направления мыслей. — Намто с Ивушкиным как быть?
   — Вы идите сейчас вот этой тропкой, видите? Вдоль нее растет гусиный лук, видите? Идите прямо, никуда не сворачивайте, а как дойдете до старой ивы с дуплом, так у нее и спросите, куда вам дальше идти. Поняли? Не сворачивайте никуда!
   — Пошли, Ивушкин, — решительно позвала Луша. — Тебе спасибо, еж. Будь здоров.
   — До свидания, Вихроний, — промолвил слегка растерянный Ивушкин.
   И они двинулись по тропинке, с двух сторон поросшей не таким, как в Высокове, а крупным-крупным, с большими цветами гусиным луком.
   — Доброго пути! — пожелал им Вихроний. И когда они уже совсем почти скрылись из виду, крикнул вдогонку: — Только не верьте Развигору!
   Но они торопились вперед и слов его не расслышали.
   Они шли и шли прямо и прямо по тропе. Деревья продолжали шептать, шелестеть, что-то вспоминать, что-то друг другу рассказывать.
   Вдруг Ивушкин метнулся в сторону.
   — Луша, постой! — крикнул он. — Какая необыкновенная, прекрасная бабочка! Погоди!
   И он скрылся за кустами. Луша в недоумении остановилась.
   А Ивушкин гнался за бабочкой необычайной величины и красоты — она была золотисто-голубая и точно отливала перламутром. Она то вспархивала к вершинам деревьев, то пряталась в густой траве. Ивушкину так хотелось ее поймать и рассмотреть хорошенько! Но бабочка никак не давалась. Вот она замерла на нижней ветке дерева, похожего на липу, он подскочил, схватил и осторожно разжал ладони, но в них ничего не оказалось.
   Он с удивлением посмотрел на свои руки и тут же услышал тоненький смешок. Он огляделся. Никого не было видно, но смешок повторился: Хи-хи-хи!
   Ивушкину показалось, что смех доносится откуда-то снизу, из-под ног. Так оно и было! Смеялась… трава.
   — Что ты смеешься? — растерянно спросил Ивушкин.
   — Смеюсь, потому что ты пытаешься поймать бабочку. А ее поймать нельзя.
   — Почему?
   — Это неуловимая бабочка!
   Трава вдруг замолчала.
   — Ой, ты как странно тикаешь. Ты нездешний? Конечно, нездешний, ответила она сама себе.
   Так вот оно что! Неуловимая! Как же ее поймаешь? А где Луша?
   Ивушкин вертел головой и не видел ни тропинки, ни Луши. Он метнулся вправо, потом влево. Тропинки не было.
   — Луша-а-а! — позвал он громко. «Слуша-ай!» — ответило лесное эхо.
   — Ты кого зовешь? — спросила смешливая трава.
   — Лушу.
   — Не знаю, — сказала трава.
   — Луша-а! — снова закричал Ивушкин.
   Кинулся в сторону, вернулся. Прислушался. Кусты ломались, трещали, всхлипывали. Кто-то двигался к нему через кусты. Ивушкин закрыл глаза, а когда открыл, увидел, что перед ним стоит Луша.
   — Ивушкин, Ивушкин, куда же ты подевался? Я думала, что ты уж пропал совсем. Какой же ты легкомысленный, Ивушкин!
   Луша, потеряв его из виду, растревожилась. И теперь только, найдя Ивушкина невредимым, постепенно успокаивалась. Она подошла к нему, тепло и влажно подышала в ухо.
   — Ну, пошли обратно на тропу. Нам же надо дойти до дуплистой ивы. Смотри хорошенько, чтобы нам ее не прозевать.
   И они пошли, как им показалось, обратно.
   Но не тут-то было! Сколько ни искали Ивушкин с Лушей за кустами и кустиками, деревцами и деревьями, тропа не находилась. Не было никаких сомнений: они заблудились.
   Луша остановилась и задумалась. А Ивушкину вдруг сделалось тоскливо и одиноко, хотя Луша была тут, рядом с ним. Что же это была за тоска? Даже не то чтобы он осознал, как он виноват перед папой и мамой. Даже не то чтобы он почувствовал, что хочет домой, или что хочет есть, или еще что-нибудь. Просто как будто оборвались какие-то ниточки, которые его ко всему привычному и своему привязывали, и он оказался один, совершенно один.
   Луша почувствовала его настроение и потерлась о его щеку своей щекоткой, шерстяной щекой.
   — Ну, Ивушкин, ладно уж. Не падай духом. Только не падай духом! Сейчас мы отыщем тропинку, и все еще образуется.
   И все действительно в конце концов образовалось, но не сразу. Далеко не сразу.
   Потому что дальше было так.