"Счастливо, Ивушкин". Глава 8

   Казалось, темному полю не будет конца. Они все шли и шли, вернее, шла Луша, а Ивушкин сидел у нее на спине и вглядывался, вглядывался. Никогда в жизни не встречал он такой темнотищи. Даже когда однажды в Худяках в клубе погас свет на фильме «Карлсон, который живет на крыше», так в зале какое-то все-таки было мерцание света от человеческих рук и лиц. А потом кто-то зажег спичку. А тут — ну ничего, ничегошеньки не видно вокруг, точно совершенно ослеп. Ивушкин так бы и решил, да глаза его все-таки различали луч, лежащий вдоль всей длины дороги.
   И вдруг луч света погас. Луша остановилась, точно у нее на каждой ноге было по хорошему тормозу и кто-то на них сразу сильно нажал. И тут же впереди они увидели дубовую рощу. В небе опять, как и прежде, светили солнце, луна и звезды.
   — Луша!!!
   — Ивушкин!!!
   Они закричали оба разом, потому что оба одновременно увидели за невысокой дубовой порослью огромный дубище. Комель у него был такой широченный, что если бы Ивушкин и его друг Валька взялись бы за руки, а один из них взял бы Лушу за уздечку, а другой за хвост, все равно им бы этот дуб не обхватить, а если бы на помощь пришли бы еще и папа с мамой, так и то — сомнительно.
   Крона дуба раскинулась над всем лесом, точно дуб разметал руки в желании всех защитить и загородить от ему одному известной опасности.
   — Луш, это он, — сказал Ивушкин.
   Этот дуб внушал ему трепет.
   — Он, — сказала Луша. — Неодолимый дуб.
   — Где же нам Люсика искать, как ты думаешь?
   — Подойдем да у дуба и спросим, — предложила Луша.
   Ах да! Ивушкин иногда забывал, что в этой стране все живое — даже кустик, даже самая малая былинка — все умеют говорить.
   Они подошли к высоченному дубу и посмотрели вверх. Но спросить ни о чем не успели. Что-то захлестнуло им ноги, опутало, и они разом упали. Оба тут же попытались вскочить, но снова упали и в чем-то так запутались, что не могли и пошевелиться.
   — Луша, Луша, что меня держит? — в испуге крикнул Ивушкин. — Я не могу шелохнуться, Луш!
   — Ивушкин, и я не могу, и меня что-то держит. Тебе не больно?
   — Нет. Только коленку ссадил немного. Что это, что в нас вцепилось, ой, Луша!
   Луша дернулась, но опять не смогла выпутаться и встать и не знала, что ответить Ивушкину. Что-то прочно держит. А что? Было очень неудобно и, прямо сказать, жутковато.
   Вдруг кто-то не очень громко произнес:
   — Встать и не пытайтесссь!
   — Кто это говорит, Луш?
   Но ответила Ивушкину не Луша.
   — Трава улови-ветер. Я вассс поймала, я вассс не отпущу.
 
   Трава? Так это трава их так опутала? Луша немного успокоилась. Ну, с травой-то уж они как-нибудь справятся!
   — Отпусти сейчас же! — сказала Луша. — Ты ветер лови, а мы никакой не ветер, как ты легко могла и сама заметить.
   — Ветер, — сказала трава. — От всякого идущего, летящего, бегущего делается ветер. И я его ловлю.
   Луша пыталась освободиться, перекусывая стебли травы. Но не тут-то было! Потому что сразу же вырастали новые, и опутывали, и держали цепко.
   — Что же ты собираешься с нами делать? — осторожно спросила Луша.
   — Ничего, — засмеялась трава. — Держать. Чтоб от вас не было ветра.
   — А дальше что?
   — Дальше прилетит хозяйка. Она и решит.
   — А кто такая?
   — Черная птица Гагана.
   — Гагана!
   И они, значит, будут лежать здесь спутанные, пока не прилетит эта злая птица! И они не успеют разыскать Люсика, и вообще, что ж это будет! Что же будет?
   Отчаяние охватило обоих.
   Вдруг послышался чей-то низкий, глухой голос. Это говорил неодолимый дуб, обращаясь к траве:
   — Не мешало бы тебе быть поосторожнее.
   Ивушкин и Луша прислушались.
   — С какой ссстати? — прошипела трава.
   — Ас такой, что если ты их будешь долго держать, ты превратишься в сено.
   — Что такое сссено?
   — Это мертвая трава.
   — Замолчи сссосед. Я ссслышала про это. Но ведь в нашей ссстране всссе всссегда живы.
   — Именно. Но разве ты не слышишь? Тик-так. Это идет время. Оно-то тебя и высушит, если ты их не распутаешь и не отпустишь. Это пришельцы. И они принесли с собой тик-так — тень времени. Ты рискуешь превратиться в сено.
   — Ты шутишь? — спросила трава, все еще не веря.
   — Нисколько, — решительно сказал дуб.
   Тогда травяные путы начали ослабевать, ослабевать, крепкие стебли травы улови-ветер разошлись в стороны, и Ивушкин с Лушей смогли подняться.
   — Косилки на тебя нет, — проворчала Луша сердито.
   Она чувствовала себя униженной. Подумать только — какая-то трава сумела повалить ее на землю и заставила лежать спутанной, а при этом трудно было сохранять достоинство. Она хотела отпустить по адресу травы еще что-то ироническое и уничтожающее, но вдруг до них долетел слабый голосок, который звал: «Ма-ма!»
   — Ивушкин, слышишь? Это, наверно, зовет лосенок! Жалобный голосок опять позвал: «Ма-ма!»
   — Ивушкин, он там, голос слышится со стороны молодого дубнячка. Скорее!
   Ивушкин сел верхом, и они поскакали в том направлении, откуда доносился голос.
   За дубовым молодняком оказалась небольшая поляна. Вся она была покрыта белыми цветами, похожими на ветреницу, которая в Высокове цветет, едва стает снег. А на этой поляне, опутанный сетью, сплетенной из крепкой болотной травы, лежал лосенок.
   — Люсик! — крикнул Ивушкин, спрыгивая с Лушиной спины и подбегая к нему.
   Лосенок плакал.
   Луша стала зубами раздирать крепчайшую сеть, Ивушкин ей, как мог, помогал, пытаясь распутывать узлы.
   До чего крепка была эта сеть! Видно, Гагана ее сама сплела. Чего только не сплетешь, имея железные когти, медный клюв и жестокое сердце!
   Сеть с трудом начала поддаваться. Они так были заняты делом, что не заметили, как над ними нависла черная зловещая тень.
   Это была черная птица Гагана!
   — Как смеете вы, кто бы вы ни были, прикасаться к моему добру! закричала она страшным резким и хриплым голосом. — Берегитесь!
   Со всех сторон ей отозвалось пугающее эхо. Возле Ивушкина сверкнули острые железные когти на вытянутых огромных лапах, зловещим пламенем полыхнул медный клюв.
 
   Она с налету впилась бы, наверное, Ивушкину в спину, но верная Луша успела ее оттолкнуть, и птица только дернула Лушу за гриву, отлетела, сделала над ними круг и снова устремилась к Ивушкину, Луша опять ее опередила, загородила мальчика от птицы и уже ждала, что острые когти вот сейчас разорвут ей бок. Она замерла, готовая проститься с жизнью, но только защитить Ивушкина. Но сзади кто-то — ей не было видно кто — закричал:
   — Дуй, я тебе приказываю! Дуй изо всех сил, скорее!
   И действительно, налетел порыв сильнейшего ветра. Луша едва удержалась на ногах. Она оглянулась. На поляне стоял добрый, хороший Вихроний, а рядом с ним — Развигор, весь напрягшись, дул изо всех сил, и было видно, как ему, прохладному ветерку, трудно и несвойственно делаться ураганным ветром.
   Птица Гагана взмыла в небо и, прежде чем скрыться из виду, крикнула:
   — Я еще с тобою посчитаюсь, Развигор!
   И когда все немного успокоилось, выяснилось, как было дело.
   Развигор похвастался Вихронию, какое у него было смешное приключение с тикающим мальчиком и с лошадью и как они собрались к Гагане на поиски пропавшего лосенка.
   И добрый Вихроний в первый и (скажем, потому что знаем) в последний раз оставил волшебные ворота без присмотра и кинулся на помощь своим новым друзьям. Он-то знал, чем может кончиться встреча с Гаганой. Он и Развигора притащил с собой, потому что ему одному было не одолеть зловещую птицу.
   Все вместе, торопясь, стали высвобождать из сети насмерть перепуганного лосенка. Он встал на ослабевшие ножки, еще не понимая, что он свободен, что ему больше не грозит эта страшная птица.
   — Мама! — позвал он.
   Но мама была далеко.
   Что-то в этот момент маленькой иголочкой кольнуло Ивушкина. А как там его мама? Тревожится? Сердится? Как там все дома?
   Развигор подлетел к Луше, но она смотрела куда-то вбок. Даже то, что он помог им прогнать страшную Гагану, Лушу с ним не примирило.
   Луша верила в надежную дружбу, в обещания, которые не нарушаются, в слова, которые и значат то, что они значат, а не фу-фу, сейчас так, а чуть погодя — этак.
   — Вам больше нечего бояться. Я прогнал злую птицу, — сказал Развигор.
   — Ивушкин, — сказала Луша, точно Развигор ничего не произнес, Ивушкин, отряхнись, ты что-то очень запылился.
   Вихроний заулыбался. Луша обернулась к нему.
   — Спасибо, Вихроний, — сказала она. — Эта птица убила бы нас, наверно, если б ты не подоспел.
   — Мы с Развигором, — уточнил Вихроний.
   — Ну, да, да. Конечно, — сказала Луша холодно.
   — Мне надо спешить назад, — заторопился Вихроний.
   — А нам-то как быть дальше? — спросил Ивушкин, который еще не очень-то пришел в себя после пережитого страха.
   — Люсика я провожу, — сказал Вихроний. — И вам надо отсюда скорее уходить. Гагана может прилететь обратно. Поторопитесь.
   — Вихроний, но мы уж совсем теперь сбились и не знаем, куда нам идти, — жалобно пролепетал Ивушкин.
   — Может быть, я провожу и помогу? — сказал Развигор, но в голосе у него не было уверенности. Ему уже хотелось взвиться в небо, полетать свободно, повеселиться. Он устал от серьезности. Подумать только пришлось быть ураганом! После такого дела ему нужен был отдых и развлечения.
   — Спасибо, не надо, — сказала Луша. — Только скажи, Вихроний, куда нам идти.
   — Верней всего вас теперь поведет к сестре Летнице веселый мак.
   — Веселый? Мак? — удивились Луша и Ивушкин.
   — Да, — подтвердил Вихроний. — Вы сейчас ступайте к Макосейке. Попросите у него мак. Он даст. Он добрый.
   — Видишь, Ивушкин, — успокоительно сказала Луша. — Мак приведет нас к сестре Летнице. И она нас научит, как сделать, чтобы меня тоже взяли в город. И нам не надо будет расставаться.
   — Расставаться не надо. Расставаться — это очень грустно, вступил вдруг в разговор маленький Люсик.
   — Хорошо тебе говорить, — пробормотал Ивушкин. — Они переезжают, а Луша должна оставаться, да?
   — Это неправильно, Ивушкин, — сказала Луша. — Неправильно.
   — Что неправильно?
   — Неправильно говорить — «они».
   — Почему это?
   — Потому что они — это все остальные. А папа и мама- это всегда папа и мама. Не надо говорить про них «они», это им обидно.
   — А чего мы вообще с тобой здесь! — вдруг обозлился Ивушкин. Давай я поеду в город, а ты оставайся в Высокове ничьей лошадью и погибай. Так, что ли?
   — Нет, не так, Ивушкин. Но все равно. Никогда не говори «они». Это им обидно.
   В глубине души Ивушкин и сам это понимал. Только он никак не мог примириться с тем, что папа и мама, не поговорив с ним, все без него решили про Лушу. И так неправильно, так печально решили!
   — Не ссорьтесь, — ласково сказал Вихрений. — Лучше послушайте, что я вам скажу. Если вы пойдете опушкой дубовой рощи, то увидите там высокий пень. А от него — как ото всего здесь — две тени: одна от месяца, одна — от солнышка. Идите в том направлении, какое вам укажет тень от месяца. И дойдите вы до можжевеловой гряды. Там тянется полосой драчливый можжевеловый лес. Через него трудновато пройти, но вы постарайтесь. За этим лесом как раз и живет Макосейка. А теперь- в путь. Пошли, Люсик, дурашка!
   Люсик весело побежал рядом с Вихрением, Развигор махнул им рукой, улыбнулся, беззаботно взлетел в небо и тут же исчез из виду. А Луша и Ивушкин, еще раз поблагодарив доброго ежа Вихрония, пошли туда, куда он им указал.
   Уходя, Вихрений им крикнул:
   — Да не забывайте хвалить Макосейку! Как и за что хвалить — он не объяснил. Но дальше выяснилось, что это был добрый совет. Потому что дальше было так.