Константин Бальмонт. Дымы

 
В моем сознаньи – дымы дней сожженных,
Остывший чад страстей и слепоты.
Я посещал дома умалишенных, —
 
 
Мне близки их безумные мечты,
Я знаю облик наших заблуждений,
Достигнувших трагической черты.
 
 
Как цепкие побеги тех растений,
Что люди чужеядными зовут,
Я льнул к умам, исполненным видений.
 
 
Вкруг слабых я свивался в жесткий жгут,
Вкруг сильных вился с гибкостью змеиной,
Чтоб тайну их на свой повергнуть суд.
 
 
От змея не укрылся ни .единый,
Я понял все, легко коснулся всех,
И мир возник законченной картиной.
 
 
Невинность, ярость, детство, смертный грех,
В немой мольбе ломаемые руки,
Протяжный стон, и чей-то тихий смех, —
 
 
Простор степей с кошмаром желтой скуки,
Оборыши отверженных племен.
Все внешние и внутренние муки, —
 
 
Весь дикий пляс под музыку времен,
Все радости – лишь ткани и узоры,
Чтоб скрыть один непреходящий сон.
 
 
На высшие я поднимался горы,
В глубокие спускался рудники,
Со мной дружили гении и воры.
 
 
Но я не исцелился от тоски,
Поняв, что неизбежно равноценны
И нивы, и бесплодные пески.
 
 
Куда ни кинься, мы повсюду пленны,
Все взвешено на сумрачных весах,
Творцы себя, мы вечны и мгновенны.
 
 
Мы звери – и зверьми внушенный страх,
Мы блески – и гасители пожара,
Мы факелы – и ветер мы впотьмах.
 
 
Но в нас всего сильней ночная чара:
Мы хвалим свет заката, и затем
Двенадцатого с башен ждем удара.
 
 
Создавши сонмы солнечных систем,
Мы смертью населили их планеты,
И сладко нам, что мрак-утайщик нем.
 
 
Во тьме полночной слиты все предметы.
Скорей на шабаш, к бешенству страстей.
Мы дьявольским сиянием одеты.
 
 
Мешок игральных шулерских костей,
Исполненные скрытого злорадства,
Колдуньи, с кликой демонов-людей,
 
 
Спешат найти убогое богатство
Бесплодных ласк, запретную мечту
Обедни черной, полной святотатства.
 
 
И звезды мира гаснут налету,
И тень весов качается незримо
На мировом таинственном посту.
 
 
Все взвешено и все неотвратимо.
Добро и зло два лика тех же дум.
Виденье мира тонет в море дыма.
 
 
Во мгле пустынь свирепствует самум.