Константин Бальмонт. Сны

 
Мне снятся поразительные сны.
Они всегда с действительностью слиты,
Как в тающем аккорде две струны.
 
 
Те мысли, что давно душой забыты,
Как существа, встают передо мной,
И окна снов гирляндой их обвиты.
 
 
Они растут живою пеленой,
Чудовищно и страшно шевелятся,
Глядят – и вдруг их смоет, как волной.
 
 
Мгновенье мглы, и тени вновь теснятся.
Я в странном замке. Всюду тишина.
За дверью ждут, но дверь открыть боятся.
 
 
Не знаю, кто. Но знаю: тишь страшна.
И кто-то может каждый миг возникнуть,
Вот, белый, встал, глядит из-за окна.
 
 
И я хочу позвать кого-то, крикнуть.
Но все напрасно: голос мой погас.
Постой, я должен к ужасам привыкнуть.
 
 
Ведь он встает уже не первый раз.
Взглянул. Ушел. Какое облегченье!
Но лучше в сад пойти. Который час?
 
 
На циферблате умерли мгновенья!
Недвижно все. Замкнута глухо дверь.
Я в царстве леденящего забвенья.
 
 
Нет «после», есть лишь мертвое «теперь».
Не знаю, как, но времени не стало.
И ночь молчит, как страшный черный зверь.
 
 
Вдруг потолок таинственного зала
Стал медленно вздыматься в высоту,
И принял вид небесного провала.
 
 
Все выше. Вот заходит за черту
Тех вышних звезд, где Рай порой мне снится,
Превысил их, и превзошел мечту.
 
 
Но нужно же ему остановиться!
И вот с верховной точки потолка
Какой-то блеск подвижный стал светиться: —
 
 
Два яркие и злые огонька.
И, дрогнув на воздушной тонкой нити,
Спускаться стало – тело паука.
 
 
Раздался чей-то резкий крик: «Глядите!»
И кто-то вторил в гуле голосов:
«Я говорил вам – зверя не будите».
 
 
Вдруг изо всех, залитых мглой, углов,
Как рой мышей, как змеи, смутно встали
Бесчисленные скопища голов.
 
 
А между тем с высот, из бледной дали,
Спускается чудовищный паук,
И взгляд его – как холод мертвой стали.
 
 
Куда бежать! Видений замкнут круг.
Мучительные лица кверху вздернув,
Они не разнимают сжатых рук.
 
 
И вдруг, – как шулер, карты передернув,
Сразит врага, – паук, скользнувши вниз,
Внезапно превратился в тяжкий жернов.
 
 
И мельничные брызги поднялись.
Все люди, сколько их ни есть на свете,
В водоворот чудовищный сплелись.
 
 
И точно эту влагу били плети,
Так много было бешенства кругом, —
Росли и рвались вновь узлы и сети.
 
 
Невидимым гонимы рычагом,
Стремительно неслись в водовороте
За другом друг, враждебный за врагом.
 
 
Как будто бы по собственной охоте.
Вкруг страшного носились колеса,
В загробно-бледной лунной позолоте.
 
 
Метется белой пены полоса,
Утопленники тонут, пропадают,
А там, на дне – подводные леса.
 
 
Встают как тьма, безмолвно вырастают,
Оплоты, как гиганты, громоздят,
И ветви змеевидные сплетают.
 
 
Вверху, внизу, куда ни кинешь взгляд,
Густеют глыбы зелени ползущей,
Растут, и угрожающе молчат.
 
 
Меняются. Так вот он, мир грядущий,
Так это-то в себе скрывала тьма!
Безмерный город, грозный и гнетущий.
 
 
Неведомые высятся дома,
Уродливо тесна их вереница,
В них пляски, ужас, хохот и чума...
 
 
Безглазые из окон смотрят лица,
Чудовища глядят с покатых крыш,
Безумный город, мертвая столица.
 
 
И вдруг, порвав мучительную тишь,
Я просыпаюсь, полный содроганий, —
И вижу убегающую мышь —
 
 
Последний призрак демонских влияний!