Супруг несчетных инокинь, Любовник грезы воспаленной, Оазис внутренних пустынь, Твой образ дивен, взор твой синь, Ты свет и жизнь души смущенной.
Но если именем твоим Тереза умеряла стоны, То им же обратили в дым Народы с прошлым вековым, Людей убили миллионы.
О, кто же, кто ты, зыбкий дух? Благословитель, или мститель? Скажи мне ясно, молви вслух. Иль свод небесный вовсе глух? Спаси меня! Ведь ты – Спаситель!
2
Многоликий, ты мне страшен, Я тебя не понимаю. Ты идешь вдоль серых пашен К ускользающему Раю.
Ты ведешь по переходам, Где уж нет нам Ариадны. Ты как свет встаешь под сводом, Где в Июле дни прохладны.
Ты звенишь в тюрьме жестокой Монастырскими ключами. Ты горишь, и ты высокий, Ты горишь звездой над нами.
Но в то время как сгорает Узник дней, тобой зажженный, — И тюремщик повторяет То же имя, в жизни сонной.
Но в то время как свечами Пред тобою тают души, — Ты вбиваешь с палачами Гвозди в сердце, в очи, в уши.
И не видят, и не слышат, И не чувствуют – с тобою, Кровью смотрят, кровью дышат, Кровь зовут своей судьбою.
И схватив – как две собаки Кость хватают разъяренно — Крест схватив в глубоком мраке, Два врага скользят уклонно.
И твоей облитый кровью, Крест дрожит, как коромысло, К Свету-Слову, и к присловью, Липнет чудище, повисло.
Разлохматилось кошмаром, Два врага бессменно разны, Старый мир остался старым, Только новы в нем соблазны.
Только крючья пыток новы, Свежи красные разрывы. Кто же, кто же ты, Суровый? Кто ты, Нежный, кротче ивы?
3
Чтоб тебя понимать, я под иву родную уйду, Я укроюсь под тихую иву. Над зеркальной рекой я застыну в безгласном бреду. Сердце, быть ли мне живу?
Быть ли живу, иль мертву, – не все ли, не все ли равно! Лишь исполнить свое назначенье. Быть на глинистом срыве, упасть на глубокое дно, Видеть молча теченье.
После верхних ветров замечтаться в прозрачной среде. Никакого не ведать порыва. И смотреть, как в Воде серебрится Звезда, и к Звезде. Наклоняется ива.
