Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? — Весна плыла высоко в синеве. На глухую улицу в полночь вышли Веселые девушки. Было – две.
Но Третий за ними – за ними следом Мелькал, неслышный, в луче фонаря. Он был неведом... одной неведом: Ей казалось... казалось, близка заря.
Но синей и синее полночь мерцала, Тая, млея, сгорая полношумной весной. И одна сказала... «Ты слышишь? – сказала. — О, как страшно, подруга... быть с тобой»
И была эта девушка в белом... в белом, А другая – в черном... Твоя ли дочь? И одна – дрожала слабеньким телом, А другая – смеялась, бежала в ночь...
Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься! Другая, смеясь, убежала прочь... И на улице мертвой, пустынной остались. Остались... Третий, она и ночь.
Но, казалось, близко... Казалось, близко Трепетно бродит, чуть белеет заря... Но синий полог упал так низко И задернул последний свет фонаря.
Был синий полог. Был сумрак долог. И ночь прошла мимо них, пьяна. И когда в траве заблестел осколок, Она осталась совсем одна.
И первых лучей протянулись нити, И слабые руки схватили нить... Но уж город, гудя чредою событий, Где-то там, далеко, начал жить...
Был любовный напиток – в красной пачке кредиток И заря испугалась. Но рукою Судьбы Кто-то городу дал непомерный избыток, И отравленной пыли полетели столбы.
Подходили соседи и шептались докучно. Дымно-сизый старик оперся на костыль — И кругом стало душно... А в полях однозвучно Хохотал Невидимка – и разбрасывал пыль
В этом огненном смерче обняла она крепче Пыльно-грязной земли раскаленную печь... Боже правый! Соделай, чтобы твердь стала легче! Отврати твой разящий и карающий меч!
И откликнулось небо: среди пыли и давки Появился архангел с убеленной рукой: Всем казалось – он вышел из маленькой лавки, И казалось, что был он – перепачкан мукой...
Но уж твердь разрывало. И земля отдыхала. под дождем умолкала песня дальних колес... И толпа грохотала. И гроза хохотала. Ангел белую девушку в дом свой унес.
