Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада, Тде, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – рысь Ждет, к суку прилегла, взором мерит простор, если надо Прыгнуть; в узких зрачках—голод, страх, вековая корысть.
Тихо все от великой, безмерно раздвинутой стужи; Над рекой, по полям, через лес январь белость простер; Холод жмет, горы, словно звериные туши, все туже; Пусто; где-то неверно чуть вьет дровосечий костер.
Рысь застыла, рысь ждет, не протопчут ли четкость олени, Не шмыгнет ли зайчонок (соперник что волк и лиса!); Рысь храбра; в теле кровь долгих, тех же пустынь, поколений, Рысей, грызших врага, как грызет колкий холод леса.
Кровь стучит в тишине пламенем напряженных артерий, Лишь бы, по-белу алое, алчь утолить довелось! Не уступит, не сдаст даже черно-пятнистой пантере, Даже если из дебри, рогами вперед, внове – лось!
Чу! Хруст. Что там? Всей сжаться. За ствольями бурые лыжи Лижут в дружном скольженьи блистающий искрами наст. Вот – он, жуткий, что сон, – человек! вот он — хмурый и рыжий: Топора синь, ружья синь, мех куртки, тверд, | прям, коренаст.
Сжаться, слиться, в сук въесться! Что голода боли! Несносный Эти блестки, свет стали, свет лезвий, свет | жалящих глаз! Слиться, скрыться: защита – не когти, не зубы, не сосны Даже! выискать, где под сугробом спасительный лаз!
Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада, Где, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – век, За веками, где звери творили свой суд, если надо, Там идет, лыжи движутся, бог, власть огня, Человек!
