Давно охладели, давно окаменели Те выкрики дня, те ночные слова: Эти груди, что спруты, тянулись ко мне ли? Этих бедер уклоны я ль целовал?
В памяти плиты сдвинуты плотно, Но мечты, зеленея, пробились меж них: Мастеров Ренессанса живые полотна, Где над воплем Помпеи рубцевались межи.
Ведь так просто, как счет, как сдача с кредитки, С любовницей ночью прощаться в дверях, Чтоб соседка соседке (шепот в ухо): «Гляди-тка! Он – к жене на постель! я-то знаю: две в ряд!»
И друзья хохотали, кем был я брошен, Бросил кого (за вином, на авось), Про то, как выл в страхе разметанный Брокен, Иль стилет трепетал через сердце насквозь.
Были смерти, – такие, что смерть лишь насмешка, Были жизни, – и в жизнях гейзер огней. Но судьба, кто-то властный, кричал мне: «Не мешкай!» И строфы о них стали стоном о ней.
Так все камни Эллад – в Капитолии Рима, Первых ящеров лет – в зигзаге стрижа. Пусть целую другую! Мне только зримо, Что я к той же груди, сквозь годы, прижат!
