Предыдущая страница была первой в произведении. Кликните кнопку Назад в браузере, чтобы возвратиться к страницам или просмотреть другой материал.
Издревле русский наш ПарнасТянуло к незнакомым странам,И больше всех лишь ты, Кавказ,Звенел загадочным туманом. Здесь Пушкин в чувственном огнеСлагал душой своей опальной:«Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной». И Лермонтов, тоску леча,Нам рассказал про Азамата,Как он за лошадь КазбичаДавал сестру заместо злата. За грусть и жёлчь в своем лицеКипенья желтых рек достоин,Он, как поэт и офицер,Был пулей друга успокоен. И Грибоедов здесь зарыт,Как наша дань персидской хмари,В подножии большой горыОн спит под плач зурны и тари. А ныне я в твою безгладьПришел, не ведая причины:Родной ли прах здесь обрыдатьИль подсмотреть свой час кончины! Мне все равно! Я полон думО них, ушедших и великих.Их исцелял гортанный шумТвоих долин и речек диких. Они бежали от враговИ от друзей сюда бежали,Чтоб только слышать звон шаговДа видеть с гор глухие дали. И я от тех же зол и бедБежал, навек простясь с богемой,Зане созрел во мне поэтС большой эпическою темой. Мне мил стихов российский жар.Есть Маяковский, есть и кроме,Но он, их главный штабс-маляр,Поет о пробках в Моссельпроме. И Клюев, ладожский дьячок,Его стихи как телогрейка,Но я их вслух вчера прочел,И в клетке сдохла канарейка. Других уж нечего считать,Они под хладным солнцем зреют,Бумаги даже замаратьИ то, как надо, не умеют. Прости, Кавказ, что я о нихТебе промолвил ненароком,Ты научи мой русский стихКизиловым струиться соком, Чтоб, воротясь опять в Москву,Я мог прекраснейшей поэмойЗабыть ненужную тоскуИ не дружить вовек с богемой. И чтоб одно в моей странеЯ мог твердить в свой час прощальный:«Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной». Сентябрь 1924Тифлис
