Генрих Гейне. Афронтенбург.

 
Прошли года, но замок тот
Еще до сей поры мне снится.
Я вижу башню пред собой,
Я вижу слуг дрожащих лица,

 

 
И ржавый флюгер в вышине,
Скрипевший злобно и визгливо.
Едва заслышав этот скрип,
Мы все смолкали боязливо.

 

 
И после долго мы за ним
Следили, рта раскрыть не смея.
За каждый звук могло влететь
От старого брюзги Борея.

 

 
Кто был умней, совсем замолк.
Там никогда не знали смеха,
Там и невинные слова
Коварно искажало эхо.

 

 
В саду у замка старый сфинкс
Дремал на мраморе фонтана,
И мрамор вечно был сухим,
Хоть слезы пил он непрестанно.

 

 
Проклятый сад! Там нет скамьи,
Там нет заброшенной аллеи,
Где я не лил бы горьких слез,
Где сердце не терзали б змеи.

 

 
Там не нашлось бы уголка,
Где мог я скрыться от бесчестий,
Где не был уязвлен одной
Из грубых или тонких бестий.

 

 
Лягушка, подглядев за мной,
Донос строчила жабе серой,
А та, набравши сплетен, шла
Шептаться с тетушкой виперой.

 

 
А тетка с крысой — две кумы,
И спевшись, обе шельмы вскоре
Спешили в замок — всей родне
Трезвонить о моем позоре.

 

 
Рождались розы там весной,
Но не могли дожить до лета.
Их отравлял незримый яд,
И розы гибли до расцвета.

 

 
И бедный соловей зачах, —
Безгрешный обитатель сада,
Он розам пел свою любовь —
И умер от того же яда.

 

 
Ужасный сад! Казалось, он
Отягощен проклятьем бога.
Там сердце среди бела дня
Томила темная тревога.

 

 
Там все глумилось надо мной,
Там призрак мне грозил зеленый.
Порой мне слышались в кустах
Мольбы и жалобы, и стоны.

 

 
В конце аллеи был обрыв,
Где, разыгравшись на просторе,
В часы прилива, в глубине
Шумело Северное море.

 

 
Я уходил туда мечтать,
Там были безграничны дали.
Тоска, отчаянье и гнев
Во мне, как море, клокотали.

 

 
Отчаянье, тоска и гнев,
Как волны, шли бессильной сменой,
Как эти волны, что утес
Дробил, взметая жалкой пеной.

 

 
За вольным бегом парусов
Следил я жадными глазами,
Но замок проклятый меня
Держал железными тисками.