Тяжко нависшие тучи Ползут, почти касаясь моря, И море вздымается им навстречу, А посредине мечется наш корабль.
Измучен морской болезнью, Сижу подле мачты И предаюсь размышленьям, Тем размышленьям о жизни своей, Каким еще старый Лот предавался, Когда, безгрешный баловень счастья, Он потерпел крушенье. И многое мне приходит на память: Те крестоносные пилигримы, Которые в бурном морском пути С глубокой верой целовали Многоутешный образ Марии, И рыцари, что прижимали к губам Перчатку возлюбленной дамы сердца, Как талисман от морского недуга. А я — я сижу и злобно давлюсь Прогорклой, старой селедкой, — Соленой отрадой всех, Кого тошнит с перепоя.
Меж тем корабль отчаянно бьется С бушующей дикой пучиной. Вот, вздыбившись, точно конь боевой, Он стал на корму, — руль трещит и стонет. Вот через голову он кувыркнулся В бездонную воющую пропасть. И вдруг, как утомленный любовник, Доверчиво он ложится На черную грудь исполинской волны, Но та вздымается мощно, И, брошенный в бездну морским водопадом, Корабль закружился в водовороте.
Эта качка, круженье, толчки Невыносимы! Напрасно взор мой в тумане ищет Немецкий берег. Увы! Лишь волны, Повсюду волны, бурлящие волны!
Как в зимний вечер усталый путник Жаждет горячей, радушной чашки чая, Так жаждет сердце мое тебя, Немецкая родина!
Пусть вечно твоя благодатная почва Рождает гусаров, плохие стихи, Глупцов и скудоумные книжки. Пусть вечно вместо сухих колючек Питаются розами твои зебры. Пусть вечно пребудут надменны и праздны Твои сановные обезьяны И пусть жиреют, спесиво глумясь Над остальной подъяремной скотиной. Пусть вечно твои улитки, отчизна, Своей медлительностью кичатся, В ней полагая залог бессмертья, И пусть в благородном своем собраньи Решают подсчетом голосов: Считать ли сыром дырочки в сыре? Пусть обсуждают высокие власти, Как бы улучшить породу овец, Чтобы снимать с них шерсти побольше И чтоб могли их стричь пастухи Всех без разбора. Пусть вечно несправедливость и глупость Тебя наводняют, Германия!
Я и такой тебя жажду всем сердцем, — Ты все-таки твердая почва!
