Николай Некрасов. Княгиня

   Дом – дворец роскошный, длинный, двухэтажный,
   С садом и с решеткой; муж – сановник важный.
   Красота, богатство, знатность и свобода -
   Всё ей даровали случай и природа.
   Только показалась – и над светским миром
   Солнцем засияла, вознеслась кумиром!
   Воин, царедворец, дипломат, посланник -
   Красоты волшебной раболепный данник;
   Свет ей рукоплещет, свет ей подражает.
   Властвует княгиня, цепи налагает,
   Но цепей не носит, прихоти послушна,
   Ни за что полюбит, бросит равнодушно:
   Ей чужое счастье ничего не стоит -
   Если и погибнет, торжество удвоит!
 
   Сердце ли в ней билось чересчур спокойно,
   Иль кругом всё было страсти недостойно,
   Только ни однажды в молодые лета
   Грудь ее любовью не была согрета.
   Годы пролетали. В вихре жизни бальной
   До поры осенней – пышной и печальной -
   Дожила княгиня… Тут супруг скончался. . .
   Труден был ей траур, – доктор догадался
   И нашел, чтоб воды были б ей полезны
   (Доктора в столицах вообще любезны).
 
   Если только русский едет за границу,
   Посылай в Палермо, в Пизу или Ниццу,
   Быть ему в Париже – так судьбам угодно!
   Год в столице моды шумно и спокойно
   Прожила княгиня; на второй влюбилась
   В доктора-француза – и сама дивилась!
   Не был он красавец, но ей было ново
   Страстно и свободно льющееся слово,
   Смелое, живое… Свергнуть иго страсти
   Нет и помышленья… да уж нет и власти!
   Решено! В Россию тотчас написали;
   Немец-управитель без большой печали
   Продал за бесценок в силу повеленья,
   Английские парки, русские селенья,
   Земли, лес и воды, дачу и усадьбу. . .
   Получили деньги – и сыграли свадьбу. . .
 
   Тут пришла развязка. Круто изменился
   Доктор-спекулятор; деспотом явился!
   Деньги, бриллианты – всё пустил в аферы,
   А жену тиранил, ревновал без меры,
   А когда бедняжка с горя захворала,
   Свез ее в больницу… Навещал сначала,
   А потом уехал – словно канул в воду!
   Скорбная, больная, гасла больше году
   В нищете княгиня… и тот год тяжелый
   Был ей долгим годом думы невеселой!
 
   Смерть ее в Париже не была заметна:
   Бедно нарядили, схоронили бедно…
   А в отчизне дальной словно были рады:
   Целый год судили – резко, без пощады,
   Наконец устали… И одна осталась
   Память: что с отличным вкусом одевалась!
   Да еще остался дом с ее гербами,
   Доверху набитый бедными жильцами,
   Да в строфах небрежных русского поэта
   Вдохновленных ею чудных два куплета,
   Да голяк-потомок отрасли старинной,
   Светом позабытый и ни в чем невинный.
 
   <Начало 1856>