Николай Некрасов. В больнице

   Вот и больница. Светя показал
   В угол нам сонный смотритель.
   Трудно и медленно там угасал
   Честный бедняк сочинитель.
   Мы попрекнули невольно его,
   Что, заблуждавшись в столице,
   Не известил он друзей никого,
   А приютился в больнице…
 
   "Что за беда, – он шутя отвечал:-
   Мне и в больнице покойно.
   Я всё соседей моих наблюдал:
   Многое, право, достойно
   Гоголя кисти. Вот этот субъект,
   Что меж кроватями бродит,-
   Есть у него превосходный проект,
   Только – беда!- не находит
   Денег… а то бы давно превращал
   Он в бриллианты крапиву.
   Он покровительство мне обещал
   И миллион на разживу!
 
   Вот старикашка актер: на людей
   И на судьбу негодует;
   Перевирая, из старых ролей
   Всюду двустишия сует;
   Он добродушен, задорен и мил
   Жалко – уснул (или умер?),
   А то бы, верно, он вас посмешил…
   Смолк и семнадцатый нумер!
   А как он бредил деревней своей,
   Как, о семействе тоскуя,
   Ласки последней просил у детей,
   А у жены поцелуя!
 
   Не просыпайся же, бедный больной!
   Так в забытьи и умри ты…
   Очи твои не любимой рукой -
   Сторожем будут закрыты!
   Завтра дежурные нас обойдут,
   Саваном мертвых накроют,
   Счетом в мертвецкий покой отнесут,
   Счетом в могилу зароют.
   И уж тогда не являйся жена,
   Чуткая сердцем, в больницу -
   Бедного мужа не сыщет она,
   Хоть раскопай всю столицу!
 
   Случай недавно ужасный тут был:
   Пастор какой-то немецкий
   К сыну приехал – и долго ходил…
   "Вы поищите в мертвецкой",-
   Сторож ему равнодушно сказал;
   Бедный старик пошатнулся,
   В страшном испуге туда побежал,
   Да, говорят, и рехнулся!
   Слезы ручьями текут по лицу,
   Он между трупами бродит:
   Молча заглянет в лицо мертвецу,
   Молча к другому подходит…
 
   Впрочем, не вечно чужою рукой
   Здесь закрываются очи.
   Помню: с прошибленной в кровь головой
   К нам привели среди ночи
   Старого вора – в остроге его
   Буйный товарищ изранил.
   Он не хотел исполнять ничего,
   Только грозил и буянил.
   Наша сиделка к нему подошла,
   Вздрогнула вдруг – и ни слова…
   В странном молчаньи минута прошла:
   Смотрят один на другого!
   Кончилось тем, что угрюмый злодей,
   Пьяный, обрызганный кровью,
   Вдруг зарыдал – перед первой своей,
   Светлой и честной любовью.
   (Смолоду знали друг друга они…)
   Круто старик изменился:
   Плачет да молится целые дни,
   Перед врачами смирился.
   Не было средства, однако, помочь…
   Час его смерти был странен
   (Помню я эту печальную ночь):
   Он уже был бездыханен,
   А всепрощающий голос любви,
   Полный мольбы бесконечной,
   Тихо над ним раздавался: "Живи,
   Милый, желанный, сердечный!"
   Всё, что имела она, продала -
   С честью его схоронила.
   Бедная! как она мало жила!
   Как она много любила!
   А что любовь ей дала, кроме бед,
   Кроме печали и муки?
   Смолоду – стыд, а на старости лет -
   Ужас последней разлуки!..
 
   Есть и писатели здесь, господа.
   Вот, посмотрите: украдкой,
   Бледен и робок, подходит сюда
   Юноша с толстой тетрадкой.
   С юга пешком привела его страсть
   В дальнюю нашу столицу -
   Думал бедняга в храм славы попасть -
   Рад, что попал и в больницу!
   Всем он читал свой ребяческий бред
   Было тут смеху и шуму!
   Я лишь один не смеялся… о, нет!
   Думал я горькую думу.
   Братья-писатели! в нашей судьбе
   Что-то лежит роковое:
   Если бы все мы, не веря себе,
   Выбрали дело другое -
   Не было б, точно, согласен и я,
   Жалких писак и педантов -
   Только бы не было также, друзья,
   Скоттов, Шекспиров и Дантов!
   Чтоб одного возвеличить, борьба
   Тысячи слабых уносит -
   Даром ничто не дается: судьба
   Жертв искупительных просит".
 
   Тут наш приятель глубоко вздохнул,
   Начал метаться тревожно;
   Мы посидели, пока он уснул,-
   И разошлись осторожно…
 
   <Первая половина 1855>