Тебе, наперсница Венеры, Тебе, которой Купидон И дети резвые Цитеры Украсили цветами трон, Которой нежные примеры, Улыбка, взоры, нежный тон Красноречивей, чем Вольтеры, Нам проповедуют закон И Аристипов, и Глицеры,— Тебе приветливый поклон, Любви венок и лиры звон. Презрев Платоновы химеры, Твоей я святостью спасен, И стал апостол мудрой веры Анакреонов и Нинон,— Всего… но лишь известной меры. Я вижу: хмурится Зенон. И вся его седая свита, И мудрый друг вина Катон, И скучный раб Эпафродита, Сенека, даже Цицерон Кричат: «Ты лжешь, профан! мученье — Прямое смертных наслажденье!» Друзья, согласен: плач и стон Стократ, конечно, лучше смеха; Терпеть — великая утеха; Совет ваш вовсе не смешон: Но мне он, слышите ль, не нужен, Затем, что слишком он мудрен; Дороже мне хороший ужин Философов трех целых дюжин; Я вами, право, не прельщен. Собор угрюмый рассержен. Но пусть кричат на супостата, Их спор — лишь времени утрата: Кто их примером обольщен? Люблю я доброго Сократа: Он в мире жил, он был умен; С своею важностью притворной Любил пиры, театры, жен; Он, между прочим, был влюблен И у Аспазии в уборной (Тому свидетель сам Платон), Невольник робкий и покорный, Вздыхал частехонько в хитон, И ей с улыбкою придворной Шептал: «Всё призрак, ложь и сон: И мудрость, и народ, и слава; Что ж истинно? одна забава, Поверь: одна любовь не сон!» Так ладан жег прекрасной он, И ею… бедная Ксантипа! Твой муж совместник Аристипа, Бывал до неба вознесен. Меж тем, на милых грозно лая, Злой циник, негу презирая, Один, всех радостей лишен, Дышал, от мира отлучен. Но, с бочкой странствуя пустою Вослед за мудростью слепою, Пустой чудак был ослеплен; И, воду черпая рукою, Не мог зачерпнуть счастья он.
