Стихотворец. Отец, я бедный однодворец, Сперва подьячий был, а ныне стихотворец. Довольно в целый год бумаги исчертил; Пришел покаяться — я много нагрешил.
Священник. Поближе; наперед скажи мне откровенно, Намерен ли себя исправить непременно?
Стихотворец. Отец, я духом слаб, не смею слово дать.
Священник. Старался ль ты закон господний соблюдать И, кроме вышнего, не чтить другого бога?
Стихотворец. Ах, с этой стороны я грешен очень много; Мне богом было — я, любви предметом — я, В я заключалися и братья и друзья, Лишь я был мой и царь и демон обладатель; А что всего тошней, лишь я был мой читатель.
Священник. Вторую заповедь исполнил ли, мой сын?
Стихотворец. Кумиров у меня бывало не один: Любил я золото и знатным поклонялся, Во всякой песенке Глафирами пленялся, Которых отроду хотя и не видал, Но тем не менее безбожно обожал.
Священник. А имя божие?
Стихотворец. Когда недоставало Иль рифмы иль стопы, то, признаюсь, бывало, И имя божие вклею в упрямый стих.
Священник. А часто ль?
Стихотворец. Да во всех элегиях моих; Ты можешь, батюшка, прочесть на каждой строчке «Увы!» и «се», и «ах», «мой бог!», тире да точки.
Священник. Нехорошо, мой сын! А чтишь ли ты родных?
Стихотворец. Немного; да к тому ж не знаю вовсе их, Зато своих я чад люблю и чту душою.
Священник. Как время проводил?
Стихотворец. Я летом и зимою Пять дней пишу, пишу, печатаю в шестой, Чтоб с горем пополам насытиться в седьмой. А в церковь некогда: в передней Глазунова Я по три жду часа с лакеями Графова.
Священник. Убийцей не был ли?
Стихотворец. Ах, этому греху, Отец, причастен я, покаюсь на духу. Приятель мой Дамон лежал при смерти болен. Я навестил его; он очень был доволен; Желая бедному страдальцу угодить, Я оду стал ему торжественно твердить. И что же? Бедный друг! Он со строфы начальной Поморщился, кряхтел… и умер.
Священник. Не похвально. Но вот уж грех прямой: да ты ж прелюбодей! Твои стихи…
Стихотворец. Все лгут, а на душе моей, Ей-богу, я греха такого не имею; По моде лишний грех взвалил себе на шею. А правду вымолвить — я сущий Эпиктет, Воды не замутить, предобренький поэт.
Священник. Да, лгать нехорошо. Скажи мне, бога ради: Соблюл ли заповедь хоть эту: не укради?
Стихотворец. Ах, батюшка, грешен! Я краду иногда! (К тому приучены все наши господа), Словцо из Коцебу, стих целый из Вольтера, И даже у своих; не надобно примера. Да как же без того, бедняжкам, нам писать? Как мало своего — придется занимать.
Священник. Нехорошо, мой сын, на счет чужой лениться. Советую тебе скорее отучиться От этого греха. На друга своего Не доносил ли ты и ложного чего?
Стихотворец. Лукавый соблазнил. Я малый не богатый — За деньги написал посланье длинновато, В котором Мевия усердно утешал — Он, батюшка, жену недавно потерял. Я публике донес, что бедный горько тужит, А он от радости молебны богу служит.
Священник. Вперед не затевай, мой сын, таких проказ. Завидовал ли ты?
Стихотворец. Завидовал не раз, Греха не утаю, — богатому соседу. Хоть не ослу его, но жирному обеду И бронзе, деревням и рыжей четверне, Которых не иметь мне даже и во сне. Завидовал купцу, беспечному монаху, Глупцу, заснувшему без мыслей и без страху, И, словом, всякому, кто только не поэт.
Священник. Худого за собой не знаешь больше?
Стихотворец. Нет, Во всем покаялся, греха не вспомню боле, Я вечно трезво жил, постился поневоле, И ближним выгоду не раз я доставлял: Частенько одами несчастных усыплял.
Священник. Послушай же теперь полезного совета: Будь добрый человек из грешного поэта.
