— Да, мы действительно были сбиты с толку и едва не потеряли ваш след, но нам помог Ункас. Мы двинулись было по тропинке, которая уходила в глубь леса, предполагая, что дикари поведут своих пленников в глушь. Но, пройдя несколько миль и не увидев ни одной сломанной ветки, я начал сомневаться, туда ли мы идем, особенно когда заметил, что на земле были только следы лошадиных копыт и ног, одетых в мокасины.
— Наши победители из предосторожности заставили нас надеть индейские мокасины, — сказал Дункан.
— Да-да, они поступили разумно, это их всегдашний обычай, однако такая заурядная хитрость не могла бы сбить нас с настоящего следа.
— Чему же тогда мы обязаны нашим спасением?
— К стыду моему, я должен признаться: мудрости юного могиканина. Впрочем, даже теперь, когда я вижу, что он прав, я с трудом верю собственным глазам.
— Не объясните ли вы нам этой загадки?
— Ункас заметил, — продолжал Соколиный Глаз, оглядывая нарраганзетов Коры и Алисы, — что лошади, на которых ехали девушки, одновременно ставят на землю переднюю и заднюю ноги с одной стороны. Ни одно из четвероногих животных, которых я знаю, не делает так, за исключением медведя.
— Такая поступь — главное достоинство нарраганзетов. Но иногда и других лошадей приучают к этой побежке-иноходи.
— Может быть, может быть, — сказал Соколиный Глаз, внимательно выслушав объяснение молодого офицера. — Я лучше сужу об оленях и бобрах, нежели о вьючных животных. Впрочем, какой бы поступью ни ходили лошади, — переставляя ли сразу обе ноги с одной стороны или иначе, — во всяком случае, Ункас заметил особенность движения этих животных, и их след привел нас к изломанным кустарникам. Одна ветка близ следов нарраганзета была надломлена и загнута вверх — так женщины срывают цветок со стебля. Все же остальные ветки, жестоко переломанные, измочаленные, свешивались вниз — очевидно, грубая рука мужчины ломала их. Поэтому я и подумал: видно, кто-то из гуронов заметил, что леди сломала ветку, и стал ломать остальные, чтобы нам представилось, будто молодой олень запутался в кусте и старался вырваться из чащи.
— Ваша проницательность не обманула вас: именно так и было.
— Заметить изломанные ветви и догадаться, в чем дело, было легко, — прибавил разведчик, совсем не сознавая, какую тонкую и необыкновенную проницательность выказал он. — Это полегче, чем приметить иноходь по следам коня. Подле изломанного куста я сказал себе, что минги двинутся к источнику, потому что они отлично знают достоинства его воды.
— Но разве эта вода так знаменита? — спросил Хейворд, с большим любопытством оглядывая красивую ложбину и журчащий родник.
— Редко кто из индейцев, побывавших южнее и восточнее Великих Озер, не слыхал о качестве этого ключа. Но не хотите ли вы сами отведать воды?
Хейворд взял флягу, сделал несколько глотков и бросил ее, сморщившись. Разведчик рассмеялся своим тихим, но искренним смехом и удовлетворенно покачал головой:
— Ага, вам эта вода не по вкусу, потому что вы еще не привыкли к ней! В свое время и мне она не нравилась, но теперь мне всегда хочется пить из этого источника, как оленю полизать соль. Ваши пряные вина меньше привлекают жителей городов, чем эта вода — краснокожих, в особенности когда они чувствуют себя не вполне здоровыми… Но Ункас развел огонь, и пора подумать об ужине и подкрепить наши силы: нам предстоит еще долгое путешествие.
