— Хейворд! Дункан! — воскликнула Алиса и наклонилась, чтобы вглядеться в потупленное лицо майора; один из золотистых локонов упал на раскрасневшуюся щеку девушки и отчасти скрыл выступившие на ее глазах слезы. — Если бы я думала, что моя праздная болтовня так огорчит вас, я предпочла бы онеметь! Кора может сказать, как искренне и высоко мы оценили ваши услуги, как глубоко… чуть не сказала: как горячо… мы благодарны вам!
— А Кора подтвердит справедливость ваших слов? — спросил Дункан, и улыбка удовольствия согнала мрачное облачко с его лица. — Что скажет Кора? Простит ли она того, кто пренебрег рыцарским долгом во имя долга солдата?
Кора ответила не сразу; она отвернулась и глядела на прозрачные воды озера Хорикэн. Когда же старшая Мунро снова устремила свои темные глаза на молодого человека, в них все еще таилось выражение такой муки, которая сразу заставила Дункана позабыть все на свете, кроме нежного участия к девушке.
— Вы нездоровы, дорогая мисс Мунро? — воскликнул Дункан. — Мы болтаем и шутим, а вы страдаете.
— Ничего, — ответила она сдержанно. — Я не могу быть такой жизнерадостной, как наша Алиса, и это составляет, может быть, несчастие моей жизни. Посмотрите… — продолжала Кора, как бы желая победить свою минутную слабость сознанием долга, — посмотрите кругом, майор Хейворд, и скажите, что должна думать дочь солдата, самое великое счастье которого заключается в сохранении своего честного имени и репутации?
— Ни то, ни другое не может померкнуть из-за обстоятельств, которыми он не в силах управлять! — горячо ответил Дункан. — Но ваши слова напомнили мне о моих обязанностях. Я должен идти к вашему храброму отцу, чтобы узнать, какие решения принял он относительно обороны. Да пошлет бог вам всякого счастья, благородная… Кора! Я могу и должен называть вас так.
Она искренне протянула ему руку, хотя ее губы дрогнули, а щеки побледнели.
— До свидания, Алиса, — прибавил Дункан, и восхищение, сквозившее в его голосе при обращении к Коре, сменилось нежностью. — До свидания, Алиса, мы скоро увидимся, и надеюсь — после победы.
Не дожидаясь ответа, Хейворд спустился с поросших травой ступеней бастиона, быстро пересек плац и через несколько минут очутился перед Мунро.
Полковник огромными шагами ходил взад и вперед по своему тесному помещению; волнение отражалось в его чертах.
— Вы предупредили мое желание, майор Хейворд, — сказал он. — Я только что собирался просить вас прийти ко мне.
— К сожалению, я видел, сэр, что посланец, которого я так горячо рекомендовал вам, вернулся под караулом француза. Надеюсь, нет причин усомниться в его верности?
— Я давно знаю верность Длинного Карабина, — ответил Мунро, — он вне подозрений, но, кажется, на этот раз счастье изменило ему. Монкальм захватил нашего разведчика и в силу проклятой вежливости своей нации прислал его ко мне со словами, будто он, зная, как я ценю этого человека, не может задержать его у себя.
— Но помощь от генерала Вебба?
— Да разве по дороге ко мне вы ничего не видели? — с горькой усмешкой сказал старик. — Тише, тише вы, нетерпеливый юноша! Нужно ведь дать этим джентльменам время на переход из форта Эдвард к нашей крепости.
— Значит, они идут? Разведчик это сказал?
— Да. Но когда придут? По какой дороге? Этого я не знаю, потому что глупец не сказал мне об этом. Но, кажется, было написано письмо, и в этом заключается единственная отрадная сторона вопроса. Если бы известие было плохое, этот французский месье любезно переслал бы его нам.
— Значит, он оставил у себя письмо, хотя и отпустил гонца!
— Да. Вот оно, хваленое «добродушие» французов!
