Ему вскоре почудилось, что оттуда доносятся какие-то необъяснимые звуки. Молодому человеку стало стыдно своих страхов. Он повернулся к озеру, стараясь остановить свое внимание на отражениях звезд, слабо сверкавших на поверхности воды. Но слишком напряженный слух продолжал ловить слабые звуки. Наконец ему довольно ясно почудился во тьме топот. Охваченный беспокойством, Дункан тихим голосом позвал разведчика. Соколиный Глаз вскинул на плечо ружье и подошел к Хейворду с невозмутимым видом, говорящим о том, насколько он был уверен в безопасности как своей, так и спутников.
— Прислушайтесь, — сказал Дункан, — на равнине слышны какие-то звуки. Может быть, Монкальм еще не покинул места своей победы.
— Ну, значит, уши лучше глаз, — возразил разведчик все также невозмутимо; он только что положил в рот кусок медвежьего мяса и говорил неясно и медленно, как человек, рот которого занят двойным делом. — Я видел сам, что он засел в Тэйе со всем своим войском: французы любят после удачного дела возвратиться домой, потанцевать и повеселиться с женщинами.
— Не знаю. Индейцы редко спят во время войны, и какой-нибудь гурон мог остаться здесь ради грабежа. Хорошо бы потушить огонь и поставить часового… Прислушайтесь! Слышите шум, о котором я говорю?
— Еще реже индейцы бродят вокруг могил. Хотя они всегда готовы на убийство, но обыкновенно удовлетворяются скальпом…
— Слышите?.. Опять! — прервал его Дункан.
— Да-да, волки становятся смелыми, когда у них бывает слишком мало или слишком много пищи, — сказал невозмутимо разведчик. — Будь побольше света и времени, можно было бы добыть несколько шкур этих дьяволов. А впрочем… Что бы это могло быть?
— Это, значит, не волки?
Соколиный Глаз медленно покачал головой и сделал знак Дункану идти за ним к месту, куда не доходил свет костра. Выполнив эту предосторожность, он долго и напряженно прислушивался, не повторится ли тихий звук, так поразивший его. Однако его старания, очевидно, были напрасны, потому что через минуту он шепнул Дункану:
— Надо позвать Ункаса. Индеец может услышать то, что скрыто от нас; я белый и не отрицаю этого.
Молодой могиканин, разговаривавший с отцом, вздрогнул, услышав крик совы, вскочил на ноги и стал вглядываться в темноту, как бы ища места, откуда донесся звук. Разведчик крикнул еще раз, и через несколько минут Дункан увидел фигуру Ункаса, осторожно пробиравшегося вдоль вала к тому месту, где они стояли.
Соколиный Глаз перемолвился с ним несколькими словами на делаварском языке. Лишь только Ункас узнал, зачем его позвали, он бросился ничком на землю. Дункану показалось, что он лежит совсем спокойно, не двигаясь. Пораженный неподвижной позой молодого воина и любопытствуя узнать, каким образом он добывает нужные сведения, Хейворд сделал несколько шагов и нагнулся над темным пятном, с которого не спускал глаз. Он увидел, что Ункас исчез, и разглядел только неясные очертания какого-то возвышения на насыпи.
— Где же могиканин? — спросил он разведчика, в изумлении отступая назад. — Я видел, как он упал здесь, и готов был поклясться, что он остался лежать на одном месте.
— Тсс! Говорите тише. Мы ведь не знаем, чьи уши слышат нас, а минги — лукавое племя. Что касается Ункаса, то он на равнине, и, если здесь есть макуасы, они найдут противника, который не уступит им в хитрости.
— Вы думаете, что Монкальм еще не отозвал всех своих индейцев? Созовем наших товарищей, чтобы взяться за оружие. Здесь нас пятеро, привычных к бою.
