Анализ стихотворения Александра Сергеевича Пушкин "Стрекотунья белобока".
Стихотворение «Стрекотунья белобока» представляет собой набросок начала задуманного Пушкиным произведения. Из того, что донесли до нас рукописи поэта, сюжет произведения почти не вырисовывается; замысел остается неясен. Эта неясность и заставляет вчитаться в стихотворение, вдуматься в целесообразность и необходимость его возникновения в творчестве Пушкина.
Здесь необходимо отметить, что данное стихотворение имело две редакции.
По забору вдоль потока
Меж ветвей
‹Скачет пестрая сорока
И пророчит нам гостей
Ночка ночка стань темнее
Вьюга вьюга вей сильнее
[Ветер ветер громко вой]
Разгони людей жестоких
[У ворот ворот широких]
Жду девицы дорогой — ›.
Такова первая редакция стихотворения.
Его вторая редакция выглядит следующим образом.
Стрекотунья белобока,
Под калиткою моей
Скачет пестрая сорока
И пророчит мне гостей.
[Колокольчик небывалый
У меня звенит в ушах,]
На заре алой,
[Серебрится] снежный прах.
Знакомство с этим стихотворением началось с публикации Анненкова в «Материалах для биографии Пушкина», где была напечатана его вторая редакция. Стихотворение записано на отдельном листке; иных набросков или каких-либо помет на нем нет, поэтому-то Анненков даже не сделал попытки его датировать.
Возможно стихотворение было задумано Пушкиным как баллада в «простонародном» стиле. Сюжетные линии, прослеживающиеся в набросанном Пушкиным начале стихотворения, подтверждают этот вывод. В первой редакции: вьюжной ночью молодец ждет у ворот девицу, приближение которой подтверждает стрекочущая сорока. Возможность трагического исхода свидания звучит в строках, нагнетающих тревожные предчувствия героя: «Ночка ночка стань темнее | Вьюга вьюга вей сильнее | Ветер ветер громко вой | Разгони людей жестоких...». Вторая редакция наброска свидетельствует о некотором изменении художественного замысла. Пушкин убрал упоминание о ночной вьюге. Неясное предчувствие встречи (герой не знает о приезде гостьи — об этом ему «сообщает» сорока) находит свое подтверждение в звуках приближающейся повозки (тройки?): «[Колокольчик небывалый | У меня звучит в ушах]». Эпитет «небывалый» свидетельствует о чудесных и, по-видимому, «страшных» событиях, которые, по замыслу автора, должны были произойти вслед за встречей героев.
Замысел «Стрекотуньи белобоки» был связан с работой Пушкина над стихотворением «Бесы». Л. 120 об. тетради ПД 841 занят тремя набросками, объединенными на этом этапе общностью фольклорных устремлений поэта: набросок начала поэмы, получивший в пушкиноведении название «Русская девушка и черкес», «Стрекотунья белобока» и «Бесы». Это был второй подступ Пушкина к «Бесам» (первый мы находим в тетради ПД 838: III, 831—834), и в данном случае соседство двух замыслов с максимальной наглядностью обнаруживает идейное и жанровое родство задуманных поэтом произведений. «Бесы» зарождались в творчестве Пушкина с опорой на поэтику «простонародной» баллады. Изначально балладная по своей сути ситуация («водит бес») переросла в ходе работы в символический образ «заблудшего» человека, обуреваемого и мучимого неподвластными ему силами зла. Вьюжная стихия первой редакции стихотворения «Стрекотунья белобока» буквально вылилась в строки «Бесов», которые окружают черновик «Стрекотуньи...». Для них Пушкин и оставил свое стихотворение. В дальнейшем замысел утратил свою изначальную трагичность (см. вторую редакцию). Возможно, это было связано с завершившейся у Пушкина работой над «Бесами» (1830), результатом которой явилось то, что картины страшной, завьюженной ночной пустыни перестали волновать воображение поэта.
Сюжет задуманного Пушкиным стихотворения неясно вырисовывается из набросанных им отрывков, что значительно затрудняет поиск возможных народнопоэтических параллелей. Ожидание молодцом красной девицы морозной ночью — нередкий в русских народных балладах мотив. Однако дальнейшие события в них развивались, по-видимому, по иной, нежели у Пушкина, сюжетной схеме: когда в доме у «души-девицы» все засыпают, она добывает ключи, с помощью которых либо открывает городские ворота, либо впускает ожидавшего на морозе молодца к себе в дом.
Передрог, перезяб добрый молодец,
За стеною стоючи белокаменной,
Красну девицу дожидаючи.
Таким образом, вопрос о народнопоэтических связях пушкинской «Стрекотуньи белобоки» (возможны западноевропейские параллели) остается открытым.