Молчание.
– «Мне хотелось бы, чтобы вы сами признали невозможность быть на балу после только что бывшего».
Молчание.
– «Я, по крайней мере, дал за вас офицерское честное слово, что на балу вы не будете».
Молчание.
– «А в противном случае мне пришлось бы вам просто-напросто запретить».
– «На балу я все-таки буду…»
– «Нет, не будете!!»
Софью Петровну поразила угроза деревянного голоса, которым Сергей Сергеевич произнес эту фразу.
– «Нет, буду».
Наступило тягостное молчание, во время которого слышалось лишь какое-то клокотание у Сергея Сергеевича в груди, отчего он нервно схватился за горло да два раза мотнул головой, точно силясь прочь от себя отклонить неизбежность какого-то ужасного происшествия; с неимоверным усилием подавив в себе едва не грянувший взрыв, тихо сел, как палка, прямой, Сергей Сергеич Лихутин; неестественно тихим голосом начал он говорить:
– «Видите: не я приставал к вам с подробностями. Вы же сами меня призвали в свидетели только что бывшего».
Сергей Сергеевич не мог произнести слова «красное домино»: мысль о всем только что происшедшем инстинктивно заставила его пережить какую-то порочную бездну, в которую по наклонной плоскости покатилась его жена; что тут было порочного, кроме дикой нелепости всего происшествия, Сергей Сергеевич не мог никак знать: но он чуял, что было, и что это не простой житейский роман, не измена, не падение только. Нет, нет, нет: тут над всем стоял аромат каких-то сатанинских эксцессов, отравлявших душу навек, как синильная кислота; сладковатый запах горького миндаля обонял он так явственно, когда, войдя в женину комнату, ощутил сильнейший приступ удушья; и он знал, наверное знал: очутись завтра Софья Петровна, жена его, у Цукатовых, встреть она там омерзительное домино, – все пойдет прахом: честь жены, честь его, офицера.
– «Видите. После того, что вы мне сказали, понимаете ли вы, что видаться нельзя вам; что это – гадость и гадость; что, наконец, я дал слово, что вы там не будете Пожалейте же, Софи, и себя, и меня, да и… его, потому что иначе… я… не знаю… я не ручаюсь…»
Но Софья Петровна все более возмущалась наглым вмешательством этого ей совершенно чуждого офицера, да еще офицера, смевшего появиться в спальне в неприличнейшем виде со своим нелепым вмешательством; приподняв с полу какое-то платье (она вдруг заметила, что – в дезабилье) и прикрывшись им, отодвинулась в темный угол; и оттуда, из темного теневого угла, вдруг решительно она помотала головкой:
– «Может быть, я не поехала бы, а теперь вот, после этих ваших вмешательств, поеду, поеду, поеду!»
– «Нет: этому не бывать!!!»
Что такое? Ей казалось, что в комнате раздался оглушительный выстрел; одновременно раздался и нечеловеческий вопль: тонкая, хриплая фистула прокричала невнятное что-то; кипарисовый человек привскочил, и хлопнуло упавшее кресло, а удар кулака пополам разбил дешевенький столик; дальше хлопнула дверь; и все замерло.
