Андрей Белый. Петербург. Страница 120
Вдруг махнул он рукой; и он повернулся; спешно стал он, Бог весть почему – возвращаться туда, откуда он вышел, где горел электрический лазоревый свет, где в лазоревом электрическом свете стоял с кверху задранным сюртуком профессор статистики, выясняясь туманно из хлопьев табачного дыма; но земца едва не свалил рой набегающих барышень: развевались их ленты, развевались в воздухе котильонные побрякушки и шуршали колена.
Этот щебечущий рой выбежал посмотреть на забредшую сюда маску; но щебечущий рой остановился у двери, и его веселые возгласы как-то вдруг перешли в едва дышащий шелест; наконец, смолк этот шелест; тяжела была тишина. Неожиданно за спиной у барышень продекламировал какой-то дерзкий кадетик:
Кто вы, кто вы, гость суровый,
Роковое домино?
Посмотрите – в плащ багровый
Запахнулося оно.
А на лаках, на светах и над зыбью собственных отблесков как-то жалобно побежало вбок домино, и ветер из отворенной форточки ледяною струей присвистнул на ясном атласе; бедное домино: будто его уличили в провинности, – оно все наклонилось вперед протянутым силуэтом; вперед протянутой красно-шуршащей рукой, будто немо их всех умоляя не гнать из этого дома обратно на петербургскую слякоть, умоляя не гнать из этого дома обратно в злой и сырой туман.
И кадетик запнулся.
– «А скажи, домино, уж не ты ли бегаешь на петербургских проспектах?»
– «Господа, вы читали сегодняшний „Петербургский дневник“?»
– «А что?»
– «Да опять красное домино…»
– «Господа, это глупости».
Одинокое домино продолжало молчать.
Вдруг одна из передних барышень со склоненной головкой, та, что строго прищурила взор на нежданного гостя – выразительно зашептала что-то подруге.
– «Глупости…»
– «Нет, нет: как-то не по себе…»
– «Вероятно, милое домино набрало в рот воды: а еще домино…»
– «Право, с ним нам нечего делать…»
– «А еще домино!»
Одинокое домино продолжало молчать.
– «Не хочешь ли чаю с сандвичами?»
– «А не хочешь ли этого?»
Так воскликнув, кадетик через пестрые головы барышень, развернувшись, пустил в домино шелестящую струйку конфетти. В воздухе развилась на мгновение дугою бумажная лента; а когда конец ее с сухим треском ударился в маску, то дуга из бумаги, свиваясь, ослабла и опустилась на пол; и на эту забавную шутку домино ничем не ответило, протянуло лишь руки, умоляя не гнать из этого дома на петербургскую улицу, умоляя не гнать из этого дома в злой и густой туман.
– «Господа, пойдемте отсюда…»
И рой барышень убежал.
Только та, что стояла ближе всех к домино, на мгновенье помедлила; сострадательным взором смерила она домино; отчего-то вздохнув, повернулась, пошла; и опять обернулась, и опять сказала себе:
– «Все-таки… Это… Это как-то не так».
Сухая фигурочка
Это был, конечно, все он же: Николай Аполлонович. Он пришел сегодня сказать – что сказать?