Иван Бунин. Темные аллеи. Страница 228
Манфред
Аббат
Аббат
Дух
Исчадье тьмы, ты лжешь!
Мой час настал, — я это знал и знаю,
Но не хочу ни на одно мгновенье
Продлить его: тебе с толпою присных
Противлюсь я, а не веленьям смерти.
Я власть имел, но я обязан ею
Был не тебе: своей могучей воле,
Своим трудам, своим ночам бессонным
И знаниям тех дней, когда Земля
Людей и духов в братстве созерцала
И равными считала их. Бессильны
Вы предо мной, — я презираю вас,
Вы жалки мне!
Манфред
Ты не избегнешь кары:
Твои грехи…
Духи исчезают.
Не ты судья грехам!
Карает ли преступника преступник?
Убийцу тать? Сгинь, адский дух! Я знаю,
Что никогда ты мной не овладеешь,
Я чувствую бессилие твое.
Что сделал я, то сделал; ты не можешь
Усилить мук, в моей груди сокрытых:
Бессмертный дух сам суд себе творит
За добрые и злые помышленья.
Меня не искушал ты и не мог
Ни искушать, ни обольщать, — я жертвой
Твоей доныне не был — и не буду.
Сгубив себя, я сам и покараю
Себя за грех. Исчадья тьмы, рассейтесь!
Я покоряюсь смерти, а не вам!
Аббат
Манфред
Увы, ты страшен — губы посинели
Лицо покрыла мертвенная бледность
В гортани хрип. — Хоть мысленно покайся:
Молись — не умирай без покаянья!
Аббат
Все кончено — глаза застлал туман
Земля плывет — колышется. Дай руку
Прости навек.
Манфред
Как холодна рука!
О, вымолви хоть слово покаянья!
(Умирает.)
Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!
Аббат
Он отошел — куда? — страшусь подумать
Но от земли он отошел навеки.
Альфред Теннисон
Годива
Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь
В толпе народа по мосту, смотрел
На три высоких башни — и в поэму
Облек одну из древних местных былей.
Не мы одни — плод новых дней, последний
Посев Времен, в своем нетерпеливом
Стремленье вдаль злословящий Былое, —
Не мы одни, с чьих праздных уст не сходит
Добро и Зло, сказать имеем право,
Что мы народу преданы: Годива,
Супруга графа Ковентри, что правил
Назад тому почти тысячелетье,
Любила свой народ и претерпела
Не меньше нас. Когда налогом тяжким
Граф обложил свой город и пред замком
С детьми столпились матери, и громко
Звучали вопли: "Подать нам грозит
Голодной смертью!" — в графские покои,
Где граф, с своей аршинной бородой
И полсаженной гривою, по залу
Шагал среди собак, вошла Годива
И, рассказав о воплях, повторила
Мольбу народа: "Подати грозят
Голодной смертью!" Граф от изумленья
Раскрыл глаза. "Но вы за эту сволочь
Мизинца не уколете!" — сказал он.
"Я умереть согласна!" — возразила
Ему Годива. Граф захохотал,
Петром и Павлом громко побожился,
Потом по бриллиантовой сережке
Годиву щелкнул: " Россказни!" — "Но чем же
Мне доказать?" — ответила Годива.
И жесткое, как длань Исава, сердце
Не дрогнуло. "Ступайте, — молвил граф, —
По городу нагая — и налоги
Я отменю", — насмешливо кивнул ей
И зашагал среди собак из залы.
Такой ответ сразил Годиву. Мысли,
Как вихри, закружились в ней и долго
Вели борьбу, пока не победило
Их Состраданье. В Ковентри герольда
Тогда она отправила, чтоб город