Роберта, пораженная этой внезапной переменой в их отношениях, такой мучительной для обоих, крикнула: "Клайд!" - и побежала было за ним, надеясь, что он остановится и она еще сможет его смягчить. Но он не обернулся. Он быстро уходил. Нет, это невозможно, она должна хотя бы Силой удержать своего Клайда! Она побежала, но вдруг остановилась, потрясенная; впервые за всю свою жизнь она оказалась в таком жалком, постыдном, недостойном положении. Все ее воспитание, все прочно усвоенные представления и традиции требовали, чтобы она оставалась твердой и не унижала себя, а жажда любви, дружбы, понимания заставляла ее бежать за Клайдом, пока еще не поздно, пока он еще не ушел. Он так красив, у него такие красивые руки... А глаза... Еще слышалось эхо его шагов. И все же так сильны были связывающие ее условности, что хотя она мучительно страдала, ни одна из сил, боровшихся в ней, не могла взять верх, и она остановилась в нерешительности. Она не могла ни идти дальше, ни оставаться на месте. Почему, почему вдруг оборвалась их чудесная дружба?
Сердце ее разрывалось, губы побелели. Она стояла оцепеневшая и молчаливая, не в силах произнести хоть слово, хотя бы позвать Клайда, его имя замерло на ее устах. Она только мысленно молила: "Не уходи, Клайд, пожалуйста, не уходи!" - а он был уже далеко и все равно не услышал бы. Он быстро, неумолимо уходил, звук шагов доносился все слабее и слабее.
Это была первая в жизни Роберты мучительная, ослепляющая, кровоточащая сердечная рана.
21
Душевное состояние Роберты в эту ночь нелегко описать: она была охвачена настоящей жгучей любовью, а в юности трудно выдержать настоящую жгучую любовь. Притом к любви примешивались еще и ослепительные иллюзии относительно материального и общественного положения Клайда, - иллюзии эти возникли не столько благодаря словам или поступкам самого Клайда, сколько из-за догадок и сплетен, которые ходили о нем на фабрике и вовсе от него не зависели. А ее дом, семья и ее собственное положение были так жалки и не сулили ничего впереди, - все ее надежды были связаны только с Клайдом. И вдруг она поссорилась с ним, и он ушел рассерженный. Но, с другой стороны, он ведь настаивал на таких ужасных, чересчур коротких и вольных отношениях, с какими не могла примириться ее совесть, воспитанная в строгих нравственных правилах. Что ей делать теперь? Что сказать ему?
В темноте своей комнаты Роберта медленно, задумчиво разделась и бесшумно забралась в широкую, старомодную кровать. "Нет, я не соглашусь, говорила она себе. - Я не должна. Я не могу. Это было бы очень, очень нехорошо, я не послушаю его, хотя бы даже он грозил расстаться со мной навсегда. Стыдно ему просить меня об этом". А через мгновение она уже спрашивала себя, что еще им остается делать. Безусловно, Клайд отчасти прав: им некуда больше пойти, всюду они рискуют быть узнанными. Как несправедливы фабричные правила! Но, и не будь этого правила, Грифитсы, конечно, все равно решили бы, что она недостойна Клайда, и Ньютоны и Гилпины тоже, если бы услышали и узнали, кто он. И если они узнают, это может повредить обоим. А она не хочет делать ничего такого, что может повредить Клайду... Никогда!
