Герствуд улыбнулся. Юноша громко рассмеялся.
— Плохие шутки, а? — добавил он, тщетно ожидая услышать успокоительный ответ.
— Да, пожалуй, — согласился Герствуд.
— Я на вашем месте сейчас же поговорил бы с мастером, а то он еще уйдет.
Герствуд последовал его совету.
— Не найдется ли здесь местечка, где можно было бы переночевать? — спросил он. — Если мне возвращаться в Нью-Йорк, то, боюсь, я никак не успею вернуться…
— Наверху есть несколько коек, — прервал его мастер. — Можете занять одну, если хотите.
— Благодарю вас, — сказал Герствуд.
Он намеревался попросить и талон на обед, но не мог улучить для этого подходящую минуту и примирился с тем, что в этот вечер придется поесть за собственный счет.
«Попрошу завтра», — решил он.
Герствуд закусил в дешевом ресторанчике по соседству, а так как было очень холодно и его томило одиночество, он тотчас же отправился искать указанное ему пристанище. Трамвайная компания по совету полиции решила не пускать вагонов после наступления сумерек.
Помещение, где очутился Герствуд, очевидно, предназначалось для дежурных ночной смены. Тут было девять коек, два или три табурета, ящик из-под мыла и маленькая пузатая железная печка, в которой пылал огонь. Как ни рано пришел Герствуд, кто-то уже опередил его и грел у печки озябшие руки.
Герствуд тоже подошел к печке и протянул руки к огню. Он пал духом от скудости и убожества всего, что связано с этой его затеей, но крепился, внушая себе, что должен выдержать до конца.
— Холодно, а? — спросил человек, сидевший у огня.
— Изрядно.
Воцарилось продолжительное молчание.
— Неважное, я бы сказал, место для ночлега. Как, по-вашему? — снова заметил человек, сидевший у печки.
— Все же лучше, чем на улице, — ответил Герствуд.
Снова молчание.
— Пожалуй, пора и на боковую! — послышался тот же голос.
Человек встал и направился к одной из коек; вскоре он растянулся на ней, сняв только башмаки, и завернулся в засаленное одеяло, а голову обмотал старым, грязным шерстяным шарфом. Это зрелище было отвратительно Герствуду, и он отвел глаза и стал смотреть в огонь, стараясь думать о другом. Вскоре он тоже решил лечь и, выбрав себе койку, стал снимать башмаки. В это время вошел знакомый ему молодой человек и, увидев Герствуда, по-видимому, захотел поговорить.
— Лучше, чем ничего! — заметил он, озираясь вокруг.
Герствуд решил, что эти слова не относятся непосредственно к нему, а выражают лишь удовлетворение тощего юноши, и потому промолчал.
Юноша же подумал, что Герствуд не в духе, и принялся потихоньку насвистывать. Но, заметив, что кто-то уже спит, он тотчас прекратил свист и погрузился в молчание.
Герствуд постарался устроиться возможно лучше: он лег не раздеваясь и загнул грязное одеяло так, чтобы оно не касалось его лица.
