Так прошло утро и большая часть дня. Герствуд сделал три рейса. Обед, который он съел, был весьма скуден для такой работы, и холод все сильнее пробирал его.
В конце пути он каждый раз слезал с вагона, чтобы хоть сколько-нибудь размяться и согреться, но от боли еле сдерживал стоны.
Какой-то служащий парка из жалости одолжил ему теплую шапку и меховые рукавицы, и Герствуд был бесконечно благодарен ему.
Во время второго послеобеденного рейса Герствуд был вынужден остановить вагон в пути, так как толпа бросила поперек дороги старый телеграфный столб.
— Убрать это с пути! — одновременно закричали оба полисмена, обращаясь к толпе.
— Еще чего! Ого! Убирайте сами! — неслось в ответ.
Полисмены соскочили с площадки, и Герствуд собрался было последовать за ними.
— Нет, вы лучше оставайтесь на месте! — крикнул ему полисмен. — Не то кто-нибудь угонит вагон.
Посреди гула возбужденных голосов Герствуд вдруг услышал почти над самым ухом:
— Сойди, приятель! Будь мужчиной! Нехорошо бороться против бедняков. Предоставь это богачам!
Герствуд тотчас же узнал забастовщика, окликнувшего его на перекрестке, и опять сделал вид, будто ничего не слышит.
— Сойди, дружище, — доброжелательным тоном повторил тот. — Нехорошо идти против всех. И лучше бы тебе совсем в это дело не вмешиваться!
Вагоновожатый, очевидно, отличался философским складом ума, его голос звучал убедительно.
Откуда-то на помощь первым двум появился третий полисмен и побежал к телефону вызывать подкрепление.
Герствуд озирался вокруг, исполненный решимости, но вместе с тем и страха.
Кто-то схватил его за рукав и попытался силой стащить с площадки вагона.
— Сходи отсюда! — услышал Герствуд и в то же мгновение чуть не полетел кувырком через решетку.
— Пусти! — в бешенстве крикнул он.
— Я тебе покажу, скэб проклятый! — ответил какой-то молодой ирландец, вскакивая на площадку.
Он нацелился кулаком Герствуду в челюсть, но тот наклонился, и удар пришелся в плечо.
— Пошел вон! — крикнул полисмен, спеша на помощь Герствуду и уснащая свою речь бранью.
Герствуд уже успел прийти в себя, но был бледен и дрожал всем телом. Дело принимало серьезный оборот. Люди смотрели на него полными ненависти глазами и издевались над ним. Какая-то девчонка строила ему гримасы. Решимость его начала убывать, но в это время подкатил полицейский фургон, и из него выскочил отряд полисменов. Путь был живо расчищен, и вагон мог двигаться дальше.
— Ну, теперь живо! — крикнул один из полицейских, и вагон снова помчался вперед.
Финал был на обратном пути, когда на расстоянии двух или трех километров от парка им повстречалась многочисленная и воинственно настроенная толпа. Район этот казался на редкость бедным. Герствуд хотел было прибавить ходу и быстро промчаться дальше, но путь снова оказался загороженным. Уже за несколько кварталов Герствуд увидел, что люди тащат что-то к трамвайным рельсам.
