Однажды мать сказала сыну:
- Давай возьмем хохла себе в нахлебники? Лучше будет обоим вам - не бегать друг к другу.
- Зачем вам стеснять себя? - спросил Павел, пожимая плечами.
- Ну, вот еще! Всю жизнь стеснялась, не зная для чего, - для хорошего человека можно!
- Делайте как хотите! - отозвался сын. - Коли он переедет - я буду рад…
И хохол перебрался к ним.
8
Маленький дом на окраине слободки будил внимание людей; стены его уже щупали десятки подозрительных взглядов. Над ним беспокойно реяли пестрые крылья молвы, - люди старались спугнуть, обнаружить что-то, притаившееся за стенами дома над оврагом. По ночам заглядывали в окна, иногда кто-то стучал в стекло и быстро, пугливо убегал прочь.
Однажды Власову остановил на улице трактирщик Бегунцов, благообразный старичок, всегда носивший черную шелковую косынку на красной дряблой шее, а на груди толстый плюшевый жилет лилового цвета. На его носу, остром и блестящем, сидели черепаховые очки, и за это его звали - Костяные Глаза.
Остановив Власову, он одним дыханием и не ожидая ответов закидал ее трескучими и сухими словами:
- Пелагея Ниловна, как здравствуете? Сынок как? Женить не собираетесь, а? Юноша в полной силе для супружества. Женить сына пораньше - родителям спокойнее. В семье человек лучше сохраняется и духом и плотию, в семье он - вроде гриба в уксусе! Я бы на вашем месте женил его. Время наше требует строгого надзора за существом человека, люди начинают жить из своей головы. В мыслях разброд пошел, и поступки достойны порицания. Божию церковь молодежь обходит, публичных мест чуждается и, собираясь тайно, по углам - шепчет. Зачем шепчут, позвольте узнать? Зачем бегут людей? Все, чего человек не смеет сказать при людях - в трактире, например, - что это такое есть? Тайна! Тайне же место - наша святая, равноапостольная церковь. Все же другие тайности, по углам совершаемые, - от заблуждения ума! Желаю вам доброго здоровья!
Вычурно изогнутой рукой он снял картуз, взмахнул им в воздухе и ушел, оставив мать в недоумении.
Соседка Власовых, Марья Корсунова, вдова кузнеца, торговавшая у ворот фабрики съестным, встретив мать на базаре, тоже сказала:
- Поглядывай за сыном, Пелагея!
- Что такое? - спросила мать.
- Слух идет! - таинственно сообщила Марья. - Нехороший, мать ты моя! Будто он устраивает артель такую, вроде хлыстов. Секты - называется это. Сечь будут друг друга, как хлысты…
- Полно, Марья, ерунду пороть!
- Не тот врет, кто порет, а тот, кто шьет! - отозвалась торговка.
Мать передавала сыну все эти разговоры, он молча пожимал плечами, а хохол смеялся своим густым, мягким смехом.
- Девицы тоже очень обижаются на вас! - говорила она. - Женихи вы для всякой девушки завидные и работники все хорошие, непьющие, а внимания на девиц не обращаете! Говорят, будто ходят к вам из города барышни зазорного поведения…
- Ну, конечно! - брезгливо сморщив лицо, воскликнул Павел.
- На болоте все гнилью пахнет! - вздохнув, молвил хохол. - А вы бы, ненько, объяснили им, дурочкам, что такое замужество, чтобы не торопились они изломать себе кости…
- Эх, батюшка! - сказала мать. - Они горе видят, они понимают, да ведь деваться им некуда, кроме этого!
- Плохо понимают, а то бы нашли путь! - заметил Павел.
Мать взглянула на его строгое лицо.
- А вы - поучите их! Позвали бы которых поумнее к себе…
- Это неудобно! - сухо отозвался сын.
- А если попробовать? - спросил хохол. Павел помолчал и ответил:
- Начнутся прогулки парочками, потом некоторые поженятся, вот и все!
Мать задумалась. Монашеская суровость Павла смущала ее. Она видела, что его советов слушаются даже те товарищи, которые - как хохол - старше его годами, но ей казалось, что все боятся его и никто не любит за эту сухость.
