- Неверно! - возразил хохол. - Я знаю это. Неверно. Он ее любит, и она его - верно. А жениться - этого не будет, нет! Она бы хотела, да Павел не хочет…
- Вот как? - задумчиво и тихо сказала мать, и глаза ее грустно остановились на лице хохла. - Да. Вот как? Отказываются люди от себя…
- Павел - редкий человек! - тихонько произнес хохол. - Железный человек…
- Теперь вот - сидит он в тюрьме! - вдумчиво продолжала мать. - Тревожно это, боязно, а - не так уж! Вся жизнь не такая, и страх другой, - за всех тревожно. И сердце другое, - душа глаза открыла, смотрит: грустно ей и радостно. Не понимаю я многого, и так обидно, горько мне, что в господа бога не веруете вы! Ну, это уж - ничего не поделаешь! Но вижу - хорошие вы люди, да! И обрекли себя на жизнь трудную за народ, на тяжелую жизнь за правду. Правду вашу я тоже поняла: покуда будут богатые - ничего не добьется народ, ни правды, ни радости, ничего! Вот живу я среди вас, иной раз ночью вспомнишь прежнее, силу мою, ногами затоптанную, молодое сердце мое забитое
- жалко мне себя, горько! Но все-таки лучше мне стало жить. Все больше я сама себя вижу…
Хохол встал и, стараясь не шаркать ногами, начал осторожно ходить по комнате, высокий, худой, задумчивый.
- Хорошо сказали вы! - тихо воскликнул он. - Хорошо. Был в Керчи еврей молоденький, писал он стихи и однажды написал такое:
И невинно убиенных -
Сила правды воскресит!..
Его самого полиция там, в Керчи, убила, но это - не важно! Он правду знал и много посеял ее в людях. Так вот вы - невинно убиенный человек…
- Говорю я теперь, - продолжала мать, - говорю, сама себя слушаю, - сама себе не верю. Всю жизнь думала об одном - как бы обойти день стороной, прожить бы его незаметно, чтобы не тронули меня только? А теперь обо всех думаю, может, и не так понимаю я дела ваши, а все мне - близкие, всех жалко, для всех - хорошего хочется. А вам, Андрюша, - особенно!..
Он подошел к ней и сказал:
- Спасибо!
Взял ее руку в свои, крепко стиснул, потряс и быстро отвернулся в сторону. Утомленная волнением, мать, не торопясь, мыла чашки и молчала, в груди у нее тихо теплилось бодрое, греющее сердце чувство.
Хохол, расхаживая, говорил ей:
- Вот бы, ненько, Весовщикова приласкать вам однажды! Сидит у него отец в тюрьме - поганенький такой старичок. Николай увидит его из окна и ругает. Нехорошо это! Он добрый, Николай, - собак любит, мышей и всякую тварь, а людей - не любит! Вот до чего можно испортить человека!
- Мать у него без вести пропала, отец - вор и пьяница, - задумчиво сказала женщина.
Когда Андрей отправился спать, мать незаметно перекрестила его, а когда он лег и прошло с полчаса времени, она тихонько спросила:
- Не спите, Андрюша?
- Нет, - а что?
- Спокойной ночи!
- Спасибо, ненько, спасибо! - благодарно ответил он.
17
На следующий день, когда Ниловна подошла со своей ношей к воротам фабрики, сторожа грубо остановили ее и, приказав поставить корчаги на землю, тщательно осмотрели все.
- Простудите вы у меня кушанье! - спокойно заметила она, в то время как они грубо ощупывали ее платье.
- Молчи! - угрюмо сказал сторож.
Другой, легонько толкнув ее в плечо, уверенно сказал:
- Я говорю - через забор бросают! К ней первым подошел старик Сизов и, оглянувшись, негромко спросил:
- Слышала, мать?
- Что?
- Бумажки-то! Опять появились! Прямо - как соли на хлеб насыпали их везде. Вот тебе и аресты и обыски! Мазина, племянника моего, в тюрьму взяли - ну, и что же? Взяли сына твоего, - ведь вот, теперь видно, что это не они!
Он собрал свою бороду в руку, посмотрел на нее и, отходя, сказал:
- Что не зайдешь ко мне? Чай, скучно одной-то…
Она поблагодарила и, выкрикивая названия кушаний, зорко наблюдала за необычайным оживлением на фабрике.
