Мать схватилась руками за грудь, оглянулась и увидела, что толпа, раньше густо наполнявшая улицу, стоит нерешительно, мнется и смотрит, как от нее уходят люди со знаменем. За ними шло несколько десятков, и каждый шаг вперед заставлял кого-нибудь отскакивать в сторону, точно путь посреди улицы был раскален, жег подошвы.
Падет произвол… -
пророчила песня в устах Феди…
И восстанет народ!.. -
уверенно и грозно вторил ему хор сильных голосов. Но сквозь стройное течение ее прорывались тихие слова: - Командует… - На руку! - раздался резкий крик впереди. В воздухе извилисто качнулись штыки, упали и вытянулись встречу знамени, хитро улыбаясь. - Ма-арш! - Пошли! - сказал кривой и, сунув руки в карманы, широко шагнул в сторону. Мать, не мигая, смотрела. Серая волна солдат колыхнулась и, растянувшись во всю ширину улицы, ровно, холодно двинулась, неся впереди себя редкий гребень серебристо сверкавших зубьев стали. Она, широко шагая, встала ближе к сыну, видела, как Андрей тоже шагнул вперед Павла и загородил его своим длинным телом. - Иди рядом, товарищ! - резко крикнул Павел. Андрей пел, руки у него были сложены за спиной, голову он поднял вверх. Павел толкнул его плечом и снова крикнул: - Рядом! Не имеешь права! Впереди - знамя! - Ра-азойтись! - тонким голосом кричал маленький офицерик, размахивая белой саблей. Ноги он поднимал высоко и, не сгибая в коленях, задорно стукал подошвами о землю. В глаза матери бросились его ярко начищенные сапоги. А сбоку и немного сзади него тяжело шел рослый бритый человек, с толстыми седыми усами, в длинном сером пальто на красной подкладке и с желтыми лампасами на широких штанах. Он тоже, как хохол, держал руки за спиной, высоко поднял густые седые брови и смотрел на Павла. Мать видела необъятно много, в груди ее неподвижно стоял громкий крик, готовый с каждым вздохом вырваться на волю, он душил ее, но она сдерживала его, хватаясь руками за грудь. Ее толкали, она качалась на ногах и шла вперед без мысли, почти без сознания. Она чувствовала, что людей сзади нее становится все меньше, холодный вал шел им навстречу и разносил их. Все ближе сдвигались люди красного знамени и плотная цепь серых людей, ясно было видно лицо солдат - широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, - в нее были неровно вкраплены разноцветные глаза, а перед нею жестко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди людей, они, еще не коснувшись их, откалывали одного за другим от толпы, разрушая ее. Мать слышала сзади себя топот бегущих. Подавленные, тревожные голоса кричали: - Расходись, ребята… - Власов, беги!.. - Назад, Павлуха! - Бросай знамя, Павел! - угрюмо сказал Весовщиков. - Дай сюда, я спрячу! Он схватил рукой древко, знамя покачнулось назад. - Оставь! - крикнул Павел. Николай отдернул руку, точно ее обожгло. Песня погасла. Люди остановились, плотно окружая Павла, но он пробился вперед. Наступило молчание, вдруг, сразу, точно оно невидимо опустилось сверху и обняло людей прозрачным облаком. Под знаменем стояло человек двадцать, не более, но они стояли твердо, притягивая мать к себе чувством страха за них и смутным желанием что-то сказать им… - Возьмите у него, поручик, это! - раздался ровный голос высокого старика. Протянув руку, он указал на знамя. К Павлу подскочил маленький офицерик, схватился рукой за древко, визгливо крикнул: - Брось! - Прочь руки! - громко сказал Павел. Знамя красно дрожало в воздухе, наклоняясь вправо и влево, и снова встало прямо - офицерик отскочил, сел на землю. Мимо матери несвойственно быстро скользнул Николай, неся перед собой вытянутую руку со сжатым кулаком. - Взять их! - рявкнул старик, топнув в землю ногой. Несколько солдат выскочили вперед. Один из них взмахнул прикладом- знамя вздрогнуло, наклонилось и исчезло в серой кучке солдат. - Э-эх! - тоскливо крикнул кто-то.
