- Но - я отказываюсь! - воскликнула Саша. - Я не приму участия в решении вопроса, если вы будете рассматривать его…
- Перестаньте, Саша! - спокойно сказал Николай. Мать тоже подошла к ней и, наклонясь, осторожно погладила ее голову. Саша схватила ее руку и, подняв кверху покрасневшее лицо, смущенно взглянула в лицо матери. Та улыбнулась и, не найдя, что сказать Саше, печально вздохнула. А Софья села рядом с Сашей на стул, обняла за плечи и, с любопытной улыбкой заглядывая ей в глаза, сказала:
- Вы чудачка!..
- Да, я, кажется, наглупила…
- Как могли вы подумать… - продолжала Софья. Но Николай деловито и серьезно прервал ее:
- Об устройстве побега, если он возможен, - не может быть двух мнений. Прежде всего - мы должны знать, хотят ли этого заключенные товарищи…
Саша опустила голову.
Софья, закуривая папиросу, взглянула на брата и широким жестом бросила спичку куда-то в угол.
- Как, чай, им не хотеть! - вздохнув, сказала мать. - Только не верю я, что можно это…
Все молчали, а ей так хотелось послушать еще о возможности побега!
- Мне нужно повидаться с Весовщиковым! - сказала Софья.
- Завтра я скажу вам, когда и где! - негромко ответила Саша.
- Что он будет делать? - спросила Софья, расхаживая по комнате.
- Его решили пристроить наборщиком в новую типографию. до того времени поживет у лесничего.
Брови Саши нахмурились, лицо приняло обычное суровое выражение, и голос звучал сухо. Николай подошел к матери, перемывавшей чашки, и сказал ей:
- Вы послезавтра на свидание идете, так надо передать Павлу записку. Понимаете - нужно знать…
- Я понимаю, понимаю! - торопливо отозвалась она. - Я уж передам…
- Я ухожу! - заявила Саша и, быстро, молча пожав всем руки, шагая как-то особенно твердо, ушла, прямая и сухая.
Софья положила руки на плечи матери и, покачивая ее на стуле, с улыбкой спросила:
- Вы, Ниловна, любили бы такую дочь?..
- О господи! Хоть день один видеть их вместе! - воскликнула Власова, готовая заплакать.
- Да, немножко счастья - это хорошо для каждого!.. - негромко заметил Николай. - Но нет людей, которые желали бы немножко счастья. А когда его много - оно дешево…
Софья села за пианино и начала играть что-то грустное.
12
На другой день поутру несколько десятков мужчин и женщин стояли у ворот больницы, ожидая, когда вынесут на улицу гроб их товарища. Вокруг них осторожно кружились шпионы, ловя чуткими ушами отдельные возгласы, запоминая лица, манеры и слова, а с другой стороны улицы на них смотрела группа полицейских с револьверами у пояса. Нахальство шпионов, насмешливые улыбки полиции и ее готовность показать свою силу раздражали толпу. Иные, скрывая свое раздражение, шутили, другие угрюмо смотрели в землю, стараясь не замечать оскорбительного, третьи, не сдерживая гнева, иронически смеялись над администрацией, которая боится людей, вооруженных только словом. Бледно-голубое небо осени светло смотрело в улицу, вымощенную круглыми серыми камнями, усеянную желтой листвой, и ветер, взметывая листья, бросал их под ноги людей.
Мать стояла в толпе и, наблюдая знакомые лица, с грустью думала:
«Не много вас, не много! А рабочего народа - нет почти…»
Отворились ворота, на улицу вынесли крышку гроба с венками в красных лентах. Люди дружно сняли шляпы - точно стая черных птиц взлетела над их головами. Высокий полицейский офицер с густыми черными усами на красном лице быстро шел в толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сип-дым, командующим голосом:
- Прошу снять ленты!
