Максим Горький. Мать. Страница 101
Она протянула руку к чашке, увидала, что пальцы ее покрыты пятнами запекшейся крови, невольным движением опустила руку на колени - юбка была влажная. Широко открыв глаза, подняв бровь, она искоса смотрела на свои пальцы, голова у нее кружилась и в сердце стучало:
«Так вот и Пашу тоже, - могут!»
Вошел Иван Данилович в жилете, с засученными рукавами рубашки, и на молчаливый вопрос Николая сказал своим тонким голосом:
- На лице незначительная рана, а череп проломлен, хотя тоже не сильно, - парень здоровый! Однако много потерял крови. Будем отправлять в больницу?
- Зачем? Пускай остается здесь! - воскликнул Николай.
- Сегодня можно, ну, пожалуй, завтра, а потом мне удобнее будет, чтобы он лег в больницу. У меня нет времени делать визиты! Ты напишешь листок о событии на кладбище?
- Конечно! - ответил Николай. Мать тихо встала и пошла на кухню.
- Куда вы, Ниловна? - беспокоясь, остановил он ее. - Соня одна управится!
Она взглянула на него и, вздрагивая, ответила, странно усмехаясь:
- В крови я…
Переодеваясь в своей комнате, она еще раз задумалась о спокойствии этих людей, об их способности быстро переживать страшное. Это отрезвляло ее, изгоняя страх из сердца. Когда она вошла в комнату, где лежал раненый, Софья, наклонясь над ним, говорила ему:
- Глупости, товарищ!
- Да я стеснять вас буду! - возражал он слабым голосом.
- А вы молчите, это вам полезнее…
Мать встала позади Софьи и, положив руки на ее плечо, о улыбкой глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он бредил на извозчике и пугал ее неосторожными словами. Иван слушал, глаза его лихорадочно горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал:
- Ох… экий дурак!
- Ну, мы вас оставим! - поправив на нем одеяло, заявила Софья. - Отдохните!
Они ушли в столовую и там долго беседовали о событии дня.
И уже относились к драме этой как к чему-то далекому, уверенно заглядывая в будущее, обсуждая приемы работы на завтра. Лица были утомлены, но мысли бодры, и, говоря о своем деле, люди не скрывали недовольства собой. Нервно двигаясь на стуле, доктор, с усилием притупляя свой тонкий, острый голос, говорил:
- Пропаганда, пропаганда! Этого мало теперь, рабочая молодежь права! Нужно шире поставить агитацию, - рабочие правы, я говорю…
Николай хмуро и в тон ему отозвался:
- Отовсюду идут жалобы на недостаток литературы, а мы все еще не можем поставить хорошую типографию. Людмила из сил выбивается, она захворает, если мы не дадим ей помощников…
- А Весовщиков? - спросила Софья.
- Он не может жить в городе. Он возьмется за дело только в новой типографии, а для нее не хватает еще одного человека…
- Я не подойду? - тихо спросила мать.
Они все трое взглянули на нее и несколько секунд молчали.
- Хорошая мысль! - воскликнула Софья.
- Нет, это трудно для вас, Ниловна! - сухо сказал Николай. - Вам пришлось бы жить за городом, прекратить свидания с Павлом и вообще…
Вздохнув, она возразила:
- Для Паши это не велика потеря, да и мне эти свидания только душу рвут! Говорить ни о чем нельзя. Стоишь против сына дурой, а тебе в рот смотрят, ждут - не скажешь ли чего лишнего…
События последних дней утомили ее, и теперь, услышав о возможности для себя жить вне города, вдали от его драм, она жадно ухватилась за эту возможность.
Но Николай замял разговор.
- О чем думаешь, Иван? - обратился он к доктору. Подняв низко опущенную над столом голову, доктор угрюмо ответил:
- Мало нас, вот о чем! Необходимо работать энергичнее… и необходимо убедить Павла и Андрея бежать, они оба слишком ценны для того, чтобы сидеть без дела…
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла в свою комнату, унося в груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во власть тревог.
«Так вот и Пашу тоже, - могут!»
Вошел Иван Данилович в жилете, с засученными рукавами рубашки, и на молчаливый вопрос Николая сказал своим тонким голосом:
- На лице незначительная рана, а череп проломлен, хотя тоже не сильно, - парень здоровый! Однако много потерял крови. Будем отправлять в больницу?
- Зачем? Пускай остается здесь! - воскликнул Николай.
- Сегодня можно, ну, пожалуй, завтра, а потом мне удобнее будет, чтобы он лег в больницу. У меня нет времени делать визиты! Ты напишешь листок о событии на кладбище?
- Конечно! - ответил Николай. Мать тихо встала и пошла на кухню.
- Куда вы, Ниловна? - беспокоясь, остановил он ее. - Соня одна управится!
Она взглянула на него и, вздрагивая, ответила, странно усмехаясь:
- В крови я…
Переодеваясь в своей комнате, она еще раз задумалась о спокойствии этих людей, об их способности быстро переживать страшное. Это отрезвляло ее, изгоняя страх из сердца. Когда она вошла в комнату, где лежал раненый, Софья, наклонясь над ним, говорила ему:
- Глупости, товарищ!
- Да я стеснять вас буду! - возражал он слабым голосом.
- А вы молчите, это вам полезнее…
Мать встала позади Софьи и, положив руки на ее плечо, о улыбкой глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он бредил на извозчике и пугал ее неосторожными словами. Иван слушал, глаза его лихорадочно горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал:
- Ох… экий дурак!
- Ну, мы вас оставим! - поправив на нем одеяло, заявила Софья. - Отдохните!
Они ушли в столовую и там долго беседовали о событии дня.
И уже относились к драме этой как к чему-то далекому, уверенно заглядывая в будущее, обсуждая приемы работы на завтра. Лица были утомлены, но мысли бодры, и, говоря о своем деле, люди не скрывали недовольства собой. Нервно двигаясь на стуле, доктор, с усилием притупляя свой тонкий, острый голос, говорил:
- Пропаганда, пропаганда! Этого мало теперь, рабочая молодежь права! Нужно шире поставить агитацию, - рабочие правы, я говорю…
Николай хмуро и в тон ему отозвался:
- Отовсюду идут жалобы на недостаток литературы, а мы все еще не можем поставить хорошую типографию. Людмила из сил выбивается, она захворает, если мы не дадим ей помощников…
- А Весовщиков? - спросила Софья.
- Он не может жить в городе. Он возьмется за дело только в новой типографии, а для нее не хватает еще одного человека…
- Я не подойду? - тихо спросила мать.
Они все трое взглянули на нее и несколько секунд молчали.
- Хорошая мысль! - воскликнула Софья.
- Нет, это трудно для вас, Ниловна! - сухо сказал Николай. - Вам пришлось бы жить за городом, прекратить свидания с Павлом и вообще…
Вздохнув, она возразила:
- Для Паши это не велика потеря, да и мне эти свидания только душу рвут! Говорить ни о чем нельзя. Стоишь против сына дурой, а тебе в рот смотрят, ждут - не скажешь ли чего лишнего…
События последних дней утомили ее, и теперь, услышав о возможности для себя жить вне города, вдали от его драм, она жадно ухватилась за эту возможность.
Но Николай замял разговор.
- О чем думаешь, Иван? - обратился он к доктору. Подняв низко опущенную над столом голову, доктор угрюмо ответил:
- Мало нас, вот о чем! Необходимо работать энергичнее… и необходимо убедить Павла и Андрея бежать, они оба слишком ценны для того, чтобы сидеть без дела…
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла в свою комнату, унося в груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во власть тревог.