Максим Горький. Мать. Страница 103
Павел пристально взглянул ей в глаза, молча спрашивая. Желая напомнить ему о рябом лице Весовщикова, она постучала себя пальцем по щеке…
- Ничего, мальчик жив и здоров, на место скоро определится.
Сын понял, кивнул ей головой и с веселой улыбкой в глазах ответил:
- Это - хорошо!
- Ну, вот! - удовлетворенно произнесла она, довольная собой, тронутая его радостью.
Прощаясь с нею, он крепко пожал руку ее.
- Спасибо, мать!
Ей хмелем бросилось в голову радостное чувство сердечной близости к нему, и, не находя сил ответить словами, она ответила молчаливым рукопожатием.
Дома она застала Сашу. Девушка обычно являлась к Ниловне в те дни, когда мать бывала на свидании. Она никогда не расспрашивала о Павле, и если мать сама не говорила о нем, Саша пристально смотрела в лицо ее и удовлетворялась этим. Но теперь она встретила ее беспокойным вопросом:
- Ну, что он?
- Ничего, здоров!
- Записку отдали?
- Конечно! Я так ловко ее сунула…
- Он читал?
- Где же? Разве можно!
- Да, я забыла! - медленно сказала девушка. - Подождем еще неделю, еще неделю! А как вы думаете - он согласится?
Она нахмурила брови и смотрела в лицо матери остановившимися глазами.
- Да я не знаю, - размышляла мать. - Почему не уйти, если без опасности это?
Саша тряхнула головой и сухо спросила:
- Вы не знаете, что можно есть больному? Он просит есть.
- Все можно, все! Я сейчас…
Она пошла в кухню, Саша медленно двинулась за ней.
- Помочь вам?
- Спасибо, что вы?!
Мать наклонилась к печке, доставая горшок. Девушка тихо сказала ей:
- Подождите…
Лицо ее побледнело, глаза тоскливо расширились, и дрожащие губы с усилием зашептали горячо и быстро:
- Я хочу вас просить. Я знаю - он не согласится! Уговорите его! Он - нужен, скажите ему, что он необходим для дела, что я боюсь - он захворает. Вы видите - суд все еще не назначен…
Ей, видимо, трудно было говорить. Она вся выпрямилась, смотрела в сторону, голос у нее звучал неровно. Утомленно опустив веки, девушка кусала губы, а пальцы крепко сжатых рук хрустели.
Мать была смята ее порывом, но поняла его и, взволнованная, полная грустного чувства, обняв Сашу, тихонько ответила:
- Дорогая вы моя! Никого он, кроме себя, не послушает, никого!
Они обе молчали, тесно прижавшись друг к другу. Потом Саша осторожно сняла с своих плеч руки матери и сказала вздрагивая:
- Да, ваша правда! Все это глупости, нервы…
И вдруг, серьезная, просто кончила:
- Однако давайте покормим раненого…
Сидя у постели Ивана, она уже заботливо и ласково спрашивала:
- Сильно болит голова?
- Не очень, только смутно все! И слабость, - конфузливо натягивая одеяло к подбородку, отвечал Иван и прищуривал глаза, точно от яркого света. Заметив, что он не решается есть при ней, Саша встала и ушла.
Иван сел на постели, взглянул вслед ей и, мигая, сказал:
- Кра-асивая!..
Глаза у него были светлые и веселые, зубы мелкие, плотные, голос еще не установился.
- Вам сколько лет? - задумчиво спросила мать.
- Семнадцать…
- Родители-то где?
- В деревне; я с десяти лет здесь, - кончил школу и - сюда!
А вас как звать, товарищ?
Мать всегда смешило и трогало это слово, обращенное к ней. И теперь, улыбаясь, она спросила:
- На что вам знать?
Юноша, смущенно помолчав, объяснил:
- Видите, студент из нашего кружка, то есть который читал с нами, он говорил нам про мать Павла Власова, рабочего, - знаете, демонстрация Первого мая?
Она кивнула головой и насторожилась.
- Он первый открыто поднял знамя нашей партии! - с гордостью заявил юноша, и его гордость созвучно отозвалась в сердце матери.
- Меня при том не было, - мы тогда думали здесь свою демонстрацию наладить - сорвалось! Мало нас было тогда. А на тот год - пожалуйте!.. Увидите!
- Ничего, мальчик жив и здоров, на место скоро определится.
Сын понял, кивнул ей головой и с веселой улыбкой в глазах ответил:
- Это - хорошо!
- Ну, вот! - удовлетворенно произнесла она, довольная собой, тронутая его радостью.
Прощаясь с нею, он крепко пожал руку ее.
- Спасибо, мать!
Ей хмелем бросилось в голову радостное чувство сердечной близости к нему, и, не находя сил ответить словами, она ответила молчаливым рукопожатием.
Дома она застала Сашу. Девушка обычно являлась к Ниловне в те дни, когда мать бывала на свидании. Она никогда не расспрашивала о Павле, и если мать сама не говорила о нем, Саша пристально смотрела в лицо ее и удовлетворялась этим. Но теперь она встретила ее беспокойным вопросом:
- Ну, что он?
- Ничего, здоров!
- Записку отдали?
- Конечно! Я так ловко ее сунула…
- Он читал?
- Где же? Разве можно!
- Да, я забыла! - медленно сказала девушка. - Подождем еще неделю, еще неделю! А как вы думаете - он согласится?
Она нахмурила брови и смотрела в лицо матери остановившимися глазами.
- Да я не знаю, - размышляла мать. - Почему не уйти, если без опасности это?
Саша тряхнула головой и сухо спросила:
- Вы не знаете, что можно есть больному? Он просит есть.
- Все можно, все! Я сейчас…
Она пошла в кухню, Саша медленно двинулась за ней.
- Помочь вам?
- Спасибо, что вы?!
Мать наклонилась к печке, доставая горшок. Девушка тихо сказала ей:
- Подождите…
Лицо ее побледнело, глаза тоскливо расширились, и дрожащие губы с усилием зашептали горячо и быстро:
- Я хочу вас просить. Я знаю - он не согласится! Уговорите его! Он - нужен, скажите ему, что он необходим для дела, что я боюсь - он захворает. Вы видите - суд все еще не назначен…
Ей, видимо, трудно было говорить. Она вся выпрямилась, смотрела в сторону, голос у нее звучал неровно. Утомленно опустив веки, девушка кусала губы, а пальцы крепко сжатых рук хрустели.
Мать была смята ее порывом, но поняла его и, взволнованная, полная грустного чувства, обняв Сашу, тихонько ответила:
- Дорогая вы моя! Никого он, кроме себя, не послушает, никого!
Они обе молчали, тесно прижавшись друг к другу. Потом Саша осторожно сняла с своих плеч руки матери и сказала вздрагивая:
- Да, ваша правда! Все это глупости, нервы…
И вдруг, серьезная, просто кончила:
- Однако давайте покормим раненого…
Сидя у постели Ивана, она уже заботливо и ласково спрашивала:
- Сильно болит голова?
- Не очень, только смутно все! И слабость, - конфузливо натягивая одеяло к подбородку, отвечал Иван и прищуривал глаза, точно от яркого света. Заметив, что он не решается есть при ней, Саша встала и ушла.
Иван сел на постели, взглянул вслед ей и, мигая, сказал:
- Кра-асивая!..
Глаза у него были светлые и веселые, зубы мелкие, плотные, голос еще не установился.
- Вам сколько лет? - задумчиво спросила мать.
- Семнадцать…
- Родители-то где?
- В деревне; я с десяти лет здесь, - кончил школу и - сюда!
А вас как звать, товарищ?
Мать всегда смешило и трогало это слово, обращенное к ней. И теперь, улыбаясь, она спросила:
- На что вам знать?
Юноша, смущенно помолчав, объяснил:
- Видите, студент из нашего кружка, то есть который читал с нами, он говорил нам про мать Павла Власова, рабочего, - знаете, демонстрация Первого мая?
Она кивнула головой и насторожилась.
- Он первый открыто поднял знамя нашей партии! - с гордостью заявил юноша, и его гордость созвучно отозвалась в сердце матери.
- Меня при том не было, - мы тогда думали здесь свою демонстрацию наладить - сорвалось! Мало нас было тогда. А на тот год - пожалуйте!.. Увидите!