Максим Горький. Мать. Страница 126
Его на улице встретит Весовщиков, - загримированный, конечно, - накинет на него пальто, даст шапку и укажет путь. Я буду ждать его, переодену и увезу.
- Недурно! А кто это Гобун? - спросил Николай.
- Вы видели его. В его квартире вы занимались со слесарями.
- А! Помню. Чудаковатый старик…
- Он отставной солдат, кровельщик. Малоразвитой человек, с неисчерпаемой ненавистью ко всякому насилию… Философ немножко, - задумчиво говорила Саша, глядя в окно. Мать молча слушала ее, и что-то неясное медленно назревало в ней.
- Гобун хочет освободить племянника своего, - помните, вам нравился Евченко, такой щеголь и чистюля? Николай кивнул головой.
- У него все налажено хорошо, - продолжала Саша, - но я начинаю сомневаться в успехе. Прогулки - общие; я думаю, что, когда заключенные увидят лестницу, - многие захотят бежать…
Она, закрыв глаза, помолчала, мать подвинулась ближе к ней.
- И помешают друг другу…
Они все трое стояли перед окном, мать - позади Николая и Саши. Их быстрый говор будил в сердце ее смутное чувство…
- Я пойду туда! - вдруг сказала она.
- Зачем? - спросила Саша.
- Не ходите, голубчик! Еще как-нибудь попадетесь! Не надо! - посоветовал Николай.
Мать посмотрела на него и тише, но настойчивее повторила:
- Нет, я пойду…
Они быстро переглянулись, Саша, пожимая плечами, сказала:
- Это понятно…
Обернувшись к матери, она взяла ее под руку, покачнулась к ней и заговорила простым и близким сердцу матери голосом:
- Я все-таки скажу вам, вы напрасно ждете…
- Голубушка! - воскликнула мать, прижав ее к себе дрожащей рукой. - Возьмите меня, - не помешаю! Мне - нужно. Не верю я, что можно это - убежать!
- Она пойдет! - сказала девушка Николаю.
- Это ваше дело! - ответил он, наклоняя голову.
- Нам нельзя быть вместе. Вы идите в поле, к огородам. Оттуда видно стену тюрьмы. Но - если спросят вас, что вы там делаете?
Обрадованная, мать уверенно ответила:
- Найду, что сказать!..
- Не забывайте, что вас знают тюремные надзиратели! - говорила Саша. - И если они увидят вас там…
- Не увидят! - воскликнула мать. В ее груди вдруг болезненно ярко вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «А может быть, и он тоже…» - думала она, поспешно одеваясь.
Через час мать была в попе за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту.
Сзади матери был огород, впереди кладбище, а направо, саженях в десяти, тюрьма. Около кладбища солдат гонял на корде лошадь, а другой, стоя рядом с ним, громко топал в землю ногами, кричал, свистел и смеялся. Больше никого не было около тюрьмы.
Она медленно пошла дальше мимо них к ограде кладбища, искоса поглядывая направо и назад. И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули, отяжелели, точно примерзли к земле, - из-за угла тюрьмы спешно, как всегда ходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече. Мать, испуганно мигнув, быстро взглянула на солдат - они топтались на одном месте, а лошадь бегала вокруг них; посмотрела на человека с лестницей - он уже поставил ее к стене и влезал не торопясь. Махнув во двор рукой, быстро спустился, исчез за углом. Сердце матери билось торопливо, секунды шли медленно. На темной стене тюрьмы линии лестницы были едва заметны в пятнах грязи и осыпавшейся штукатурки, обнажившей кирпич. И вдруг над стеной явилась черная голова, выросло тело, перевалилось через стену, сползло по ней. Показалась другая голова в мохнатой шапке, на землю скатился черный ком и быстро исчез за углом. Михаиле выпрямился, оглянулся, тряхнул головой…
- Беги, беги! - шептала мать, топая ногой.
- Недурно! А кто это Гобун? - спросил Николай.
- Вы видели его. В его квартире вы занимались со слесарями.
- А! Помню. Чудаковатый старик…
- Он отставной солдат, кровельщик. Малоразвитой человек, с неисчерпаемой ненавистью ко всякому насилию… Философ немножко, - задумчиво говорила Саша, глядя в окно. Мать молча слушала ее, и что-то неясное медленно назревало в ней.
- Гобун хочет освободить племянника своего, - помните, вам нравился Евченко, такой щеголь и чистюля? Николай кивнул головой.
- У него все налажено хорошо, - продолжала Саша, - но я начинаю сомневаться в успехе. Прогулки - общие; я думаю, что, когда заключенные увидят лестницу, - многие захотят бежать…
Она, закрыв глаза, помолчала, мать подвинулась ближе к ней.
- И помешают друг другу…
Они все трое стояли перед окном, мать - позади Николая и Саши. Их быстрый говор будил в сердце ее смутное чувство…
- Я пойду туда! - вдруг сказала она.
- Зачем? - спросила Саша.
- Не ходите, голубчик! Еще как-нибудь попадетесь! Не надо! - посоветовал Николай.
Мать посмотрела на него и тише, но настойчивее повторила:
- Нет, я пойду…
Они быстро переглянулись, Саша, пожимая плечами, сказала:
- Это понятно…
Обернувшись к матери, она взяла ее под руку, покачнулась к ней и заговорила простым и близким сердцу матери голосом:
- Я все-таки скажу вам, вы напрасно ждете…
- Голубушка! - воскликнула мать, прижав ее к себе дрожащей рукой. - Возьмите меня, - не помешаю! Мне - нужно. Не верю я, что можно это - убежать!
- Она пойдет! - сказала девушка Николаю.
- Это ваше дело! - ответил он, наклоняя голову.
- Нам нельзя быть вместе. Вы идите в поле, к огородам. Оттуда видно стену тюрьмы. Но - если спросят вас, что вы там делаете?
Обрадованная, мать уверенно ответила:
- Найду, что сказать!..
- Не забывайте, что вас знают тюремные надзиратели! - говорила Саша. - И если они увидят вас там…
- Не увидят! - воскликнула мать. В ее груди вдруг болезненно ярко вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «А может быть, и он тоже…» - думала она, поспешно одеваясь.
Через час мать была в попе за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в синюю высоту.
Сзади матери был огород, впереди кладбище, а направо, саженях в десяти, тюрьма. Около кладбища солдат гонял на корде лошадь, а другой, стоя рядом с ним, громко топал в землю ногами, кричал, свистел и смеялся. Больше никого не было около тюрьмы.
Она медленно пошла дальше мимо них к ограде кладбища, искоса поглядывая направо и назад. И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули, отяжелели, точно примерзли к земле, - из-за угла тюрьмы спешно, как всегда ходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече. Мать, испуганно мигнув, быстро взглянула на солдат - они топтались на одном месте, а лошадь бегала вокруг них; посмотрела на человека с лестницей - он уже поставил ее к стене и влезал не торопясь. Махнув во двор рукой, быстро спустился, исчез за углом. Сердце матери билось торопливо, секунды шли медленно. На темной стене тюрьмы линии лестницы были едва заметны в пятнах грязи и осыпавшейся штукатурки, обнажившей кирпич. И вдруг над стеной явилась черная голова, выросло тело, перевалилось через стену, сползло по ней. Показалась другая голова в мохнатой шапке, на землю скатился черный ком и быстро исчез за углом. Михаиле выпрямился, оглянулся, тряхнул головой…
- Беги, беги! - шептала мать, топая ногой.